— Вадим! — позвала Алена и подошла к лестнице, глядя на мужа снизу вверх.

Он остановился, словно запнулся, тяжело повернулся к ней.

— Привет…

— Привет…

Повисла пауза, которую через несколько долгих мгновений нарушил Вадим.

— Где дети? — спросил он.

— В бассейне… Он кивнул и сказал:

— Я заехал переодеться…

— Ты не будешь ужинать?..

— Нет, я не голоден… И потом — я спешу… Поем где-нибудь в городе… Ладно?

— Ладно… — как эхо, отозвалась Алена. Вадим, получивший согласие жены, поднялся наверх.

Алена снова оглянулась на Зину.

— Я закончила, — зачем-то пробормотала Зина и торопливо ушла на кухню, прижимая к груди лейку с остатками воды.

Сквозь застекленные двери кухни она видела Алену. Видела, как та постояла неподвижно посреди огромной прихожей, потом подошла к зеркалу. Стиснув пальцы, она смотрела на свое отражение.

— Господи!.. — тихо сказала она, и Зина замерла, боясь пропустить хоть слово. — Все хорошо… Все очень хорошо… Я красивая… Я безумно красивая… У меня прекрасная семья… Я счастлива…

Послышались шаги. Зина вздрогнула. Вздрогнула и Алена. Она отошла от зеркала, глядя на лестницу, по которой спускался Вадим. На нем вместо делового костюма были джинсы и свитер. Увидев Алену, он замедлил шаг, ожидая вопросов или каких-то слов. Но Алена молчала, только смотрела на него…

Зине вдруг показалось, что после сеанса самовнушения, невольным свидетелем которого она оказалась, Алена и в самом деле была на удивление красива.

— Ты сегодня замечательно выглядишь… — вдруг сказал Вадим, обращаясь к Алене, и, помолчав, добавил: — Правда.

— Спасибо, дорогой, — отозвалась Алена.

Она по-прежнему стояла, не двигаясь, словно ждала чего-то.

Помедлив, Вадим снял с вешалки свою куртку, махнул Алене:

— Пока, — и ушел.

Алена подошла к лестнице и тяжело опустилась на ступеньки. Она уже не была красива, лицо не светилось, как несколько минут назад, больше не светилось.

Потом Зина сказала Феликсу, что ей стало больно — больно за Алену.

— А тебе? — спросил меня Феликс.

— Что — мне?

— Тебе не жаль бедную женщину? — улыбнулся он.

Я помолчала, а потом спросила:

— Знаешь, чем ты хорош?

Феликс шевельнул бровью, с иронией глядя на меня.

— О, как мы научились разговаривать… — процедил он.

— Учились и научились, — ответила я. — Ты хорош тем, что мне рядом с тобой не надо прикидываться… Мне не жаль Алену. Понятно? Ей плохо — вот и прекрасно. Она заслужила этого.

— Ты тоже однажды можешь оказаться на ее месте, — заметил Феликс.

— Значит, туда мне и дорога.

Мне в самом деле не было жаль ее. Теперь она представлялась мне каким-то искусственно созданным существом, функцией, сводом правил, представлений о жизни и штампов, торжествующих над действительностью… В конце концов, страдания могли очеловечить ее…

Ее муж уже через час был со мной… Мы провели один из самых упоительных вечеров в моей и, кажется, в его жизни.

Сочувствие Зины, которое она испытывала по отношению к Алене, неожиданно принесло результат, который даже мудрый Феликс не мог предусмотреть. Зина взбунтовалась. Феликс не был взбешен, пересказывая мне эту новость (Зина не могла вызвать у него столь сильных чувств), но раздражен, безусловно, был. А случилось следующее.

В один из вечеров Алена вошла в кухню и дала Зине распоряжение, ставшее уже привычным:

— Зина, вы можете достать ужин Вадима Григорьевича из микроволновки. Он будет поздно.

Привычно кивнув, Зина открыла микроволновку и достала тарелку.

— Вам понравилось вино? — вдруг спросила Алена.

Зина оглянулась на нее, испуганно помолчала.

— Да, Елена Викторовна… — выдохнула она.

Зина боялась, что опять скажет лишнее, сморозит что-нибудь, как любит говорить моя мама. Но, как ни странно, она интуитивно вырулила на верную тему. Зина стала говорить о себе и о своих проблемах. Разумеется, все ее проблемы касались Феликса.

Она, потупившись, смотрела на свой бокал, с трудом подбирая слова.

— Мне стыдно об этом говорить, Елена Викторовна…

— Меня вы можете не стыдиться… — подбодрила ее Алена.

— Понимаете… Мы с мужем… — Зина запнулась, но продолжила: — У нас странные отношения…

— Странные?..

— Ну… необычные…

— Та-ак… — заинтересованно проговорила Алена. Зина с тревогой посмотрела на нее:

— Это плохо?

— Я этого не говорила!..

Оживление Алены, как я понимаю, было связано с тем, что она хотя бы ненадолго отвлеклась от своих проблем, наткнувшись на чужие, схожие с ее собственными, но все-таки чужие. Их она могла обсуждать, о них могла спокойно говорить, тем самым косвенно разбираясь и в себе. Это был своего рода самоанализ.