— Спасибо. Однако учти, это только на время. Пока я не приду в себя. А потом…

— Конечно, конечно. Но зачем же пропадать месту?

— Не хочу тебе мешать. Точнее, натыкаться на заначки, которые лежат у тебя в ванной.

— Заначки? — Он улыбнулся. — Не знаю, о чем ты говоришь. Никогда не слышал, чтобы женщины использовали это слово.

— Ох, перестань! Я по горло сыта правилами хорошего тона, — язвительно ответила я.

Но чувство юмора у Джерри было неистощимым. Он смеялся в ответ на каждое мое оскорбление. И отвечал колкостью на колкость.

Именно такая шутливая перепалка мне и требовалась, чтобы забыть о горьком разговоре с миссис Бичем.

Когда Джерри объявил, что приглашает меня на ленч в ресторан ближайшей гостиницы, Сандра чуть не выскочила из штанов.

— Джерри, у тебя нет времени. — Она проводила нас до дверей, с трудом передвигаясь на шестидюймовых каблуках. Стройные ноги двадцатилетней девушки туго обтягивали колготки «Капри». Сандра выглядела так, словно по ее пищеводу не проходило ни кусочка твердой пищи. Словно она соблюдала диету Эм-ти-ви и не пила ничего, кроме ключевой воды.

— Тебе собирался звонить мистер Уолш. — Она все больше выходила из себя. — Хотел обсудить новую охранную систему для его фабрики.

— Дашь ему номер моего мобильника. — Джерри открыл мне дверь.

— Ты говорил, что я могу делать это только в крайнем случае.

— Я передумал.

— Мистер Уолш будет недоволен, — мрачно сказала она.

— А кто доволен, Сандра? Кто доволен? И почему мы должны быть довольны? Именно этот вопрос я задаю себе каждый день.

У Сандры отвисла челюсть. Воспользовавшись этим, Джерри взял меня за локоть и вывел наружу.

Мы обедали в просторном зале ресторана почти новой гостиницы. Почти, потому что на самом деле это был старинный постоялый двор, заново отделанный и обставленный одной американской компанией, про которую говорили, что она обладает способностью превращать в золото все, к чему прикасается. Тем не менее атмосфера здесь была европейская. Оркестр под сурдинку играл Моцарта, а против каждого места стояли четыре бокала. Можно было представить себе, какую сумму придется выложить за здешний ленч.

Несмотря на плохое настроение, которое я изо всех сил скрывала, при виде внушительного меню у меня дрогнуло сердце. Вкусная еда всегда восстанавливала мою веру в жизнь.

— Ничего себе меню, — заметила я.

Эти слова заставили Джерри нахмуриться.

Я снова взяла папку. Неужели я что-то упустила? Ну да, конечно, вот же она, в самом конце. Причина плохого настроения Джерри. Набранная самым мелким шрифтом. «Стоимость обслуживания составляет пятнадцать процентов от стоимости блюд». Я ждала взрыва.

Но его не было. Джерри отложил меню в сторону и начал оживленно болтать, указывая на собравшихся здесь известных людей. Он не только с улыбкой заказал бутылку очень дорогого «Шатонеф-дю-Пап», но и без возражений оплатил счет. И даже дал чаевые официанту, хотя я всегда считала, что это противоречит его принципам.

Потом он отвез меня к себе домой и отнес мой чемодан в самую большую спальню.

Вечером, все еще находясь в приподнятом настроении, он попросил Деклана взять микроавтобус и съездить на Хейни-роуд за моими вещами.

Не стану утверждать, но думаю, что он выбрал не Барни, а Деклана исключительно из-за внешности последнего. Я точно знаю, что однажды Деклан прыгнул в реку, чтобы спасти выводок тонувших щенят, но посторонний человек едва ли мог бы этому поверить. У Деклана было тонкое худое лицо и узкие, лишенные ресниц глаза хладнокровного убийцы. К тому же он был единственным, кто умел говорить, не двигая губами.

Миссис Бичем либо не было дома, либо она так испугалась выходившего из машины Деклана, что не рискнула показаться ему на глаза.

Рози передала ему запечатанный конверт, на котором было написано «Энни». Больше ничего.

Я осторожно вскрыла его, убежденная, что там лежит ядовитый порошок. Если не бомба с часовым механизмом.

Но там оказался чек. Жалованье за три месяца вместо извещения об увольнении. Миссис Бичем могла быть холодной, бессердечной сукой, но обвинить ее в скупости было нельзя.

Это было моим единственным утешением. Да, она сама наказала себя, отринув собственную плоть и кровь, и все же это продолжало причинять мне боль. Напрасно я твердила, что лучше не знать, почему она меня бросила.

«Чего не знаешь, то не болит», — гласит старая пословица. Интересно, какой идиот ее придумал?

Мою боль можно было сравнить только с болью от глубокого подкожного нарыва. Его нельзя увидеть или потрогать, но ты знаешь, что он там, потому что стоит решить, что ты научился не обращать на него внимания, как он внезапно вонзает в тебя стрелу. Только для того, чтобы напомнить о своем существовании.