Шрифт:
— Но, граф, своим сегодняшним костюмом я представляю республику!
— Ничего. У вас все равно на голове корона. Но у меня нет ни малейших шансов, особенно здесь, среди пальм, меж которыми вы так искусно скрываетесь.
— Прекрасные пальмы!
— Как все в Глембовичах. Дамы даже майората называют чудесным.
— Вы с этим не согласны, пан граф?
— А вы?
Стефа чуть смешалась, но быстро нашлась:
— Майорат соответствует всему, что окружает его.
— Значит, он все же чудесен?
— О нет! Я люблю чудесные вещи, но не выношу чудесных людей.
— Вы сами себе противоречите…
Стефа присела в изысканном реверансе на старинный манер:
— Monsieur, je suis enchantйe. [81] Засмеялась и исчезла за деревьями. Граф целеустремленно направился следом. Слышавший все Вальдемар провел рукой по лбу.
Шепнул, довольный:
— Как она умеет от них отделаться! И они ее ничуть не интересуют.
И решил непременно отыскать ее.
81
Месье, я в восхищении! (франц.).
Она сидела на мраморной скамеечке с княжной Лилей Подгорецкой в окружении нескольких господ и дам. Когда Вальдемар приблизился, Стефа обернулась к нему:
— Пан Михоровский, просим на международный конгресс! Здесь многие в костюмах самых разных народов. Мы дискутируем, одних привлекает менуэт, другие хотят еще полюбоваться пальмами…
— А вы к какому лагерю принадлежите?
— Я не умею танцевать менуэт и потому нейтральна.
Меня выбрали судьей.
— Значит, в моем вмешательстве нет нужды? Арбитр здесь уже есть…
— Но вы примкнете к одному из лагерей?
— Я — за менуэт. А большинство?
— Тоже. Значит, дело решено, — и она изящно взмахнула веером. — Судебное заседание закрывается…
Распорядитель, молодой князь Гершторф, выбежал в зал. Вскоре зазвучала музыка. Менуэт наплывал меланхоличными, звучными волнами. Стефа и Вальдемар стояли в дверях оранжереи под огромными фестонами роз и зелени.
— А вы не будете танцевать?
— Нет, панна Стефания.
— Но вы голосовали за менуэт?
— Чтобы остаться с вами.
Стефа замолчала, весело глядя на красочную шеренгу танцующих пар. Белый зал, пальмы, цветы, фраки, драгоценности, изящные поклоны медленно двигавшихся в менуэте танцоров, старинная музыка — все это создавало впечатление, что бал происходит лет сто назад, в первые годы девятнадцатого века.
— Так должны были выглядеть балы в Сан-Суси и Версале, — сказала Стефа.
— Да, не хватает только париков и кружевных жабо… и кавалеры не в чулках.
— И нет мушек на щеках, и нет того кокетства, — добавила в тон ему Стефа.
— О, его довольно. Долю кокетства можно найти и у вас.
— Правда?
— Но у вас оно — особого рода. Кокетство мимозы безотчетно притягивает к ней и таит нечто от привередливости…
— Почему вы так решили?
Михоровский с улыбкой покачал головой:
— Вы задаете довольно смелые вопросы! Если я захочу быть откровенным, могу стать самоуверенным, а этого мне не позволяет собственная этика…
Девушка смутилась, но ответила столь же прямо:
— Может, я и привередлива, слишком требовательна… но если я перестаю быть требовательной, теряю обычную смелость, и у меня тогда наверняка очень наивный вид…
В глазах майората зажглись радостные огоньки, он ласково глянул на девушку:
— О нет, не наивный — озабоченный. И это составляет полный контраст с вашей обычной веселостью и красноречием… Незнакомый с вами человек ни за что не догадается, что вы можете быть иной… но непременно очаровательной.
Стефа взглянула на него, на лице ее вспыхнул румянец, всегда очаровывавший Вальдемара.
— Пан майорат, мне кажется…
— Что я становлюсь самоуверенным? Вы сами меня невольно к тому вынуждаете, если уж речь зашла о полной откровенности. Откровенно говоря, я рад, что в ваших глазах имею немного больше шансов, нежели граф с моноклем, Вилюсь и Трестка.
Стефа улыбнулась:
— Нужно признать, вы выбрали себе не самых сильных противников. Здесь ваша самоуверенность ослабла…
Вальдемар изящно склонил голову. Это был жест благодарности.
Какое-то время они молчали, потом он сказал, указывая на танцующих:
— Взгляните только, каким вдохновением охвачены иные дамы. Менуэт, я назвал бы наинесноснейшим из танцев, но их он явно воспламеняет. Неплохое изобретение, этот менуэт! Часто лишь в танце по-настоящему и раскрывается темперамент человека. Но зрители, наблюдая со стороны, диву даются — что так воодушевляет танцующих?