– Тебе я скажу. Не люблю, понимаешь, когда соседи языком треплют, но тебе могу сказать. Иду завтра в правление общины просить пособие по бедности, так лучше было бы держать ребенка на руках. У которых дети, те проходят без очереди и больше получают.

– Ах, вот для чего! – говорит госпожа Мара и тотчас вспоминает покойного мужа, которого сдавала напрокат и хорошо на этом зарабатывала. Кто знает, не божья ли это воля – мужа у нее бог отнял, а дитя дал, чтобы она опять могла зарабатывать время от времени.

Подумав немного, госпожа Мара говорит соседке:

– Хорошо, дам тебе ребенка, соседка, только бесплатно такие услуги не оказывают, будешь платить.

– Заплачу, – соглашается соседка, – раз такое дело. Вот тебе динар за полдня.

– Что ты, соседка! – с притворным негодованием восклицает госпожа Мара. – Где же это видано, чтобы такое дитя и уступали за динар? Да в нем килограммов пятнадцать весу.

– Но послушай, госпожа Мара, – начинает торговаться и сватья Стана, – что ты его меряешь на килограммы! Я же не покупаю ребенка, а беру напрокат. Вот тебе динар, и хватит. Больше он не стоит.

– А ты давай роди такого, тогда и увидишь, что почем. Я даю тебе готового ребенка…

– Ладно, – решается сватья Стана, – за полдня я тебе заплачу полтора динара, но ты мне будешь давать ребенка каждую субботу.

На том и поладили, а на другое утро сватья Стана пришла за ребенком. Так Сима в самом раннем возрасте, когда другие дети приносят родителям одни убытки, начал зарабатывать. Сватья Стана приходила каждую субботу и шла с ним в правление общины, а в обед приносила условленную плату.

И конечно же, это дело не осталось тайной для соседок. Но хотя секрет сватьи Станы был раскрыт, это не только не помешало Симе заниматься его промыслом, а, напротив, послужило рекламой.

Не прошло и двух суббот с тех пор, как Сима начал зарабатывать, а к госпоже Маре явилась уже некая тетка Роска. И хотя тетка Роска не соседка Мары и живет где-то на дальней улице за Новым кладбищем, ее знает каждый. Никто лучше нее не делал краски для волос, еще она умела лечить от укуса бешеной собаки, чирьев, почечуя, умела при помощи горшка вправлять грыжу и многое другое. Но знаменита тетка Роска была не этим, а своим замечательным искусством, унаследованным от мужа. Покойник был музыкантом, и Роска научилась играть на трубе. Играла она, как настоящий музыкант, и песни, и танцы, и разные марши, а также военные сигналы: отбой, атака, сбор и многое другое.

Женщины восхищались ею, а дети ее обожали. Сколько раз говаривали ей соседки:

– Чего ж ты, Роска, не пойдешь в военные музыканты?

– Пошла бы, – отвечает Роска, – если б знала, что возьмут фельдфебелем, а в рядовые ни за что не пойду.

– А почем знать, может, тебе и фельдфебеля дали бы, если б услышали, как ты играешь?

– Дали бы, знаю, что дали бы, но тогда бы я потребовала, чтобы мне зачли и выслугу лет, а на это вряд ли согласятся.

– Какую это еще выслугу лет?

– Какую угодно. Пусть зачтут либо те годы, что я провела с покойником в браке, либо мою вдовью жизнь. Какую угодно, мне все равно!

Играла тетка Роска не за деньги, а для души. Вынесет бывало под вечер скамеечку во двор, сядет под тутовое дерево и сыграет на трубе сигнал побудки, а все детишки уже тут как тут, расселись на заборе. Иной раз соберутся женщины и девушки, развеселятся и попросят сыграть им коло, а когда бабы во дворе поссорятся, она вынесет трубу, продудит сигнал атаки, и все, воодушевившись, хватают друг дружку за косы и дерутся под музыку.

Но эту свою трубу она использовала и по-другому. Так, она чуть было не разбила трубой голову судебному исполнителю, когда тот хотел описать у нее вещи. Поскольку во всяком конституционном государстве запрещено разбивать головы властям, судебный исполнитель, естественно, подал на нее в суд, подкрепив жалобу справкой врача. Дело оборачивалось весьма серьезно – запахло несколькими месяцами тюремного заключения, и Роске пришлось нанять адвоката.

Как раз накануне суда Роска и пришла к госпоже Маре.

– Завтра у меня суд, – говорит, – и потому пришла я к тебе, госпожа Мара, чтобы ты дала мне своего ребенка до обеда.

– А на что он тебе? – удивилась госпожа Мара.

– Нужен. Сама понимаешь, когда приходишь в суд с ребенком на руках, совсем другое дело получается. Тогда и судьи жалеют, и прокурор жалеет, и швейцар у входа в суд жалеет, и даже публика жалеет. И потом пусть поломают себе голову – меня в тюрьму, а что с ребенком делать? Вот зачем он мне нужен.

– Не могу, – решительно отвечает госпожа Мара. – завтра он у меня занят.