Следствие по этим случаям даже не назначали, уголовных дел не заводили. В первом случае убийство отнесли к разряду преступных разборок, во втором якобы имел место обычный несчастный случай. Сейчас, увидев Ручьева и услыхав его, Кореец понял, что и рядом с ним ходит несчастный случай и уйти от него позволит только согласие сотрудничать с майором. По всему было видно, что именно этого тот и желал добиться.

— Пусть уйдет, — попросил Кореец и кивнул на Ручьева.

— Хорошо, он уйдет, а ты опять начнешь финтить? Мне проще тебя списать в расход, чем возиться.

— Финтить не буду, гражданин майор. На мне ничего нет. В эту свалку я попал случайно. Шел, а там драка…

— Значит, ты чистый? Тогда я напомню.

— О чем?

— О «пальчиках», Кореец. Они у тебя почему-то не изменились с тех пор, как ты проходил по Актюбинскому делу. И на Весеннем бульваре были такие же найдены.

— А что там случилось? — Кореец заметно изменился в лице. — Я там не был.

Кольцов встал из-за стола и прошелся по кабинету. Придвинулся вплотную к арестованному со спины.

— Ничего особенного. Обычная невнимательность, господин Ким Дык. Ювелирку ты брал в перчаточках, а один пальчик порвался. И неплохо пропечатался на витрине. Стекло было чистое. Пальчик потный. — Кольцов блефовал смело. Со времени ограбления ювелирки прошел год, и Кореец мог не помнить, проверял он после дела перчатки или нет. Тем более что их сразу же нашли в мусорном ящике рядом с магазином. — Мы еще тогда заявили тебя в розыск. Куда уезжал? В Среднюю Азию?

Расчет оказался верным. Такого глупого прогара Кореец не ожидал. Он окаменел, не находя подходящих аргументов для отрицания. Но Кольцов будто и не обратил на это внимания.

— После ювелирки ты на кого работаешь? На Колыму или на Саддама?

— Я…

— Ручьев, забирай его к чертовой бабушке и исправляй рапорт.

— Начальник, что надо?!

— На кого ты работаешь?

— В автотехцентре я…

— Спрошено не где, а на кого. Есть разница?

Кореец тяжело вздохнул. Переступить через себя и сдаться ментам было не так-то просто. Признавшись, он, Ким Дык, ставил себя между двух огней. Вдруг кто-то из ментовкн стучит Саддаму? Тогда конец. Стукачей мочат без раздумий и сожалений. С другой стороны, и менты сегодня не те, что раньше. Понятие «социалистическая законность» им до фени. Попадись он в руки Ручьеву, тот шкуру будет спускать ремнями — это по его морде видно.

Выход был один, но и за него стоило поторговаться.

— Гражданин начальник, я могу все сказать. Могу, но боюсь. Меня мигом сдадут. У хозяина в ментухе свои люди. Блат у него здесь.

— Откуда знаешь?

— Слыхал.

— Фамилии известны?

— Кто же мне их скажет? Это хозяйские козыри. Разве он их раскроет.

— Давай так: кроме меня здесь с тобой общаться никто не будет. Пойдет?

— Куда мне деваться?

— Это ты правильно понял. Итак, на кого работаешь?

— На Саддама.

— Что делаешь в техцентре?

— Я слесарь.

— Попер по второму кругу? Не придуряйся.

— Слежу за Парткомом. В интересах Саддама.

— Хорошо. Сейчас мы с тобой оформим наши отношения бумажкой, и я тебя отпущу. Все, что накнацаешь для Саддама, в тот же час должно идти ко мне.

— Начальник, — голос Корейца звучал униженно, — не продашь?

— Дурак! Ты теперь мой человек, а своих я не подставляю.

В тот же день, проверяя вдруг возникшую мысль, Кольцов заехал в автотехцентр. Выложил полный набор фотографий перед Колосниковым.

— Взгляни, Сергей Сергеевич. Нет среди этой публики тех, кто на тебя наезжал?

Колесников пригласил Шубодерова.

— Вот просят посмотреть.

— На предмет? — Шубодеров был краток.

— Может, кто-то попадался тебе на глаза?

Шубодеров надел очки и принялся рассматривать фотографии. Каждую брал в руки, отодвигал от глаз, поворачивал так и сяк. Одну карточку задержал в руке. Снял очки. Спросил Кольцова:

— Они все под статьей?

— А что?

— Хочузаступиться.

— За кого?

Шубодеров протянул Кольцову фотографию. С нее испуганными глазами глядел малолетка с худым узким лицом.

— Кто он?

— Соседский сын. Лешка. Щукин. Связался с блатой, катится под гору. Неплохой парень, но может пропасть.

— Он работает здесь, у вас?

— Нет. — Шубодеров говорил уверенно. — Шестерит в городе у какого-то бугра.

— Чего ж вам за него хлопотать?

— Жалко. — Шубодеров сделал скорбное лицо. — Все же сын соседа. Сядет — пропадет. Тюрьма никого не лечит. Вон их сколько через меня прошло. А стал кто человеком? Еще вопрос…