Камера уходит в облака.

Космос. Яркие звезды.

– Как вам кино? – спросил Старший. – Что-то нужно пояснить?

Катрин Артуа закрыла глаза. Герман Николаевич выругался.

– Это кино превращает ваши потрясающие истории в бред. – Младший стал серьезным, будто и не он дурачился всего минуту назад. – Кто бы из вас сейчас ни победил, один показ этого сносит его к чертовой матери. Согласны?

Катрин Артуа сжала виски руками. Герман Николаевич снова выругался.

– Я не слышу, – сказал Младший. – И мой друг тоже не слышит. Согласны?

– Да, – оба ответили одновременно.

– Не слышу. – Младший приложил ладонь к уху.

– Да! – выкрикнули оба одновременно.

– Это лучше. Теперь… – Младший задумался. – Попытайтесь нас уговорить. Предложите нечто такое, что резко перевесит чашу весов в вашу сторону. Вот, например, мадам Артуа могла бы сейчас, прямо сейчас изобразить стриптиз? А, мадам Артуа?

Мадам Артуа медленно встала из-за письменного стола. Подняла руку, расстегнула пуговицу на блузке. Вторую.

– Стоп-стоп-стоп! – скомандовал Старший. – Остановитесь. Получается нечестно – господин Клеев не сможет конкурировать с великолепной Катрин в этой области. Стриптиз придется исключить.

– Тогда я предлагаю дать обеим сторонам по пять минут на размышления, – предложил Младший. – Время пошло.

Младший отключил связь.

– А в городе все еще бушуют страсти, – сказал Старший. – Посмотри.

Экран заполнял дым. Часть улиц были залиты чернилами. Вертолет развернулся над зданием СИА, качнулся, шар огневой системы дрогнул, окутался дымом. Огненный пучок уткнулся в борт вертолета, разнося вдребезги кабину.

Полетели в стороны лопасти – вертолет рухнул вниз, между домами, на людей, которые все еще не могли выбраться с площади.

– Может быть, – предложил Младший, – дать команду прекратить?..

– Зачем? – Старший махнул рукой. – Тем значимей и реальнее будет победа народа над предателями. Что там у нас, кстати, в Клинике?

– А что там может быть? Чужекрысы, полковник Сергиевский бьется головой о стену, пытаясь решить, как же ему все-таки зачитать тот прочувствованный текст о Великом предназначении и Цели, в настоящий момент… – Младший развернул файл. – В настоящий момент он… Черт!

Младший ударил кулаком по ручке кресла.

– Черт побери!

– Что случилось? – поинтересовался Старший.

Его всегда очень забавляла непосредственная реакция Младшего. Тот становился таким потешным, когда происходило нечто, чего он действительно не предполагал.

– Что там у нас?

– У нас там через тридцать две минуты огневой налет Тервойск, полковник Жадан уже в достаточно приподнятом состоянии. Еще у нас через тридцать минут свободный агент Скиф начнет уничтожение Клиники из своего «блеска», если не получит отбоя… А еще у нас свободный агент Гриф мило беседует с полковником Сергиевским в его командном пункте. В Адаптационной клинике. – Младший щелкнул пальцами. – Интересный поворот событий?

– Мило беседует… – повторил задумчиво Старший.

Младший был не совсем точен. Можно, конечно, назвать диалог между двумя взвинченными мужчинами беседой, но милым он не был ну никак. Абсолютно.

Собственно, и начинался он не так, чтобы по протоколу.

Гриф не соврал – дверь он открыл осторожно, руки свои безоружные высунул, давая возможность надеть на них наручники. Наручников надевать не стали, в протокол «сопроводить» это не входило, просто вытащили из-за двери за эти самые руки, обыскали, потом отпустили и повели наверх. Вместе с капитаном Горенко.

Лицо капитана было разбито, капала кровь, на которую сам капитан внимания не обращал. Просто шел между двумя бойцами.

Гриф тоже казался спокойным. Старший группы мельком глянул в его глаза и поспешно отвернулся: глаза светились.

Движения свободного агента были какими-то неровными… Нервными. Но не опасными.

Грифа ввели в командный пункт. Гриф обвел взглядом присутствующих, задержал взгляд на журналистах, перевел его на кофр, стоявший на столе.

– Что вы хотели сказать? – спросил полковник Сергиевский.

И тут Гриф словно взорвался.

Двое, которые сопровождали его до места, столкнулись друг с другом и потеряли равновесие всего на несколько секунд. Этого хватило.

Гриф оказался возле полковника, зацепил его левой рукой за шею, правой приставил к горлу нож. Что самое обидное для полковника – нож был его собственный. Можно сказать, родной.

Сергиевский брал его с собой на все операции, боевые или учебные. Без ножен на бедре он чувствовал себя безоружным.

Теперь лезвие, которое полковник традиционно подправил перед операцией, оцарапало ему горло.