– Убей… – прошептал Скиф. – Пожа… луйста… Убей.

– Хорошо. Сразу же, после того как ты мне расскажешь…

– Я… все… все… расскажу…

– Прогуляйся, старлей, – не оборачиваясь, приказал Гриф. – Туда, в глубь ангара. И спой чего-нибудь, чтобы, не дай бог, чего лишнего не услышать. У нас тут свои разговоры, личные.

Мараев встал с рельса и пошел по перрону к остаткам внутренней стены. Он твердо знал, что чудес не бывает. Но как он надеялся, что сегодня, сейчас, именно здесь чудо произойдет.

Совсем крохотное чудо. Маленькое чудо – и он останется жить.

Людям вообще свойственно надеяться. Даже если и не на что.

Надеялся Леха Трошин, что еще секунда – и все. Все. Прекратится этот кошмар, система просто вырубится, и огнеблоки перестанут выбивать одиночными выстрелами людей из толпы.

Редкими одиночными выстрелами.

Прицел медленно, словно с ленцой, выискивает очередную жертву, ловит в перекрестье человека, дает максимальное увеличение, такое, что глаза жертвы расплываются на весь экран монитора. Выстрел – лицо исчезает, прицел дает панораму, и становится видно, как человек – женщина, ребенок, мужчина – перестает жить, как бросаются в стороны люди, стоявшие рядом.

А каждого десятого… Каждого десятого, выбранного из толпы, огнеблок вначале пришпиливает к асфальту выстрелом в ногу, а потом длинной, бесконечной очередью распарывает тело… От ног к груди и голове, как пилой.

И снова – одиночные, неторопливые выстрелы.

Не выдержал кто-то из техников, бросился по внутренней лестнице наверх.

Остановить… Выключить… Вырубить вручную, раз не проходят команды с пульта…

Он выбежал на крышу. Трошин и все в Центре видели на мониторе прицела, как открылась дверь, как техник – Никита Ртищев, вспомнил Трошин – шагнул через порог…

Никиту не застрелили. Не сразу. Вначале два микроплана ударили его по очереди, в лицо и грудь. Ртищев упал, попытался встать, опираясь на руку…

Первая пуля перебила эту руку – Никита упал. Вторая пуля – в ногу. Третья – в руку. Четвертая – в ногу.

Еще одна – в поясницу, в позвоночник.

Прицел показал лицо Ртищева. Крупно. Потом показал дверь на крышу и то, как две очереди огнеблока перечеркнули дверь крест-накрест.

Нельзя входить, поняли все.

Снизу, от вестибюля послышались крики. Длинная автоматная очередь и несколько торопливых пистолетных выстрелов.

Трошин встал с кресла и подошел к двери.

Прицел тем временем отыскал очередную жертву – дородную женщину лет шестидесяти, спрятавшуюся в бассейне фонтана. Девятая.

Снизу снова загрохотал автомат.

– Что там? – крикнул Трошин.

По ступенькам вверх бежали его бойцы, Вторая группа.

Трошин остановил первого, рванул за ворот, разворачивая к себе.

– Что там?

– Убивать нас идут! – проорал боец прямо ему в лицо. – Толпа ворвалась в здание и убивает всех на своем пути. Всех…

Боец отпихнул Трошина и побежал вслед за остальными наверх, на крышу.

– Стоять! – крикнул Трошин, но его никто не послушал.

Огнеблок вначале выпустил всех бегущих на крышу, потом начал стрелять.

В вестибюль СИА ворвались люди. Охранники СИА, открывшие двери, чтобы впустить людей, не ожидали, что Патруль будет стрелять…

Патрульные не могли даже представить себе, что люди вовсе не хотели отнять у них жизни, а только пытаются спасти свои.

Толпу можно было остановить, поняли патрульные, но для этого нужно было убить всех. Всех. Расстрелять обезумевших и озверевших от ужаса людей.

Только двое из Второй группы смогли заставить себя открыть огонь.

Первого расстреляли охранники СИА. Второй успел выпустить полный магазин, завалив трупами вестибюль, и даже успел зарядить новый… Передернуть затвор не успел: выстрелил Лукич.

Его в здание внесла толпа, как он ни старался вырваться. Потом началась стрельба, люди падали, стало просторнее и можно было попытаться уйти, но двое в бронекостюмах убивали людей… людей, которые только пытались укрыться в здании от расстрела.

И ни у кого не было выбора.

Выстрел Лукича не смог убить патрульного. Тупоносая пуля ударила в забрало шлема, голова дернулась, патрульный потерял равновесие…

И его смяли. Топтали и рвали. Сорвали шлем с него и с его мертвого напарника и били так, словно оба были живы. До тех пор, пока оба не стали мертвыми.

Били до тех пор, пока бить стало, в общем, некого.

Люди остановились, оглядываясь по сторонам. Им сейчас казалось, что нужно что-то делать… Найти виноватого, например.