Таня посмотрела вверх, нашла третье окно от угла. Сейчас оно было забрано узкими ставнями. «Кто, интересно, там сейчас живет? — подумала она. — Все ли там как прежде?»

Одиночество первых месяцев жизни в Париже с такой силой тогда обрушилось на Таню, что она, будучи совершенно несентиментальной по природе, купила в цветочном магазине герань и поставила ее на подоконник. Она не узнавала себя. Разве это была она, прежняя Таня, которая не стеснялась нагрубить кому угодно, хоть матери, хоть отцу, хоть Валерию Павловичу, хоть Барашкову и только почему-то никогда не связывавшаяся с Тиной? Возможно, потому, что и Тина никогда ее по-крупному не доставала. Как-то по-другому, по-новому вспоминала теперь Таня те дни, которые она провела в больнице.

Весной Таня собиралась выставить свою герань за окно на солнце, на воздух. Но через два месяца жизни на этой квартире к ней после прогулки заглянула Янушка. Она принесла знаменитый длинный батон, который в Москве называется французским, ветчины и сыра, и они сели ужинать.

— Зачем ты здесь живешь? — удивилась Янушка, оглядев Танину комнатушку. — Здесь очень неудобно!

— Зато в центре, — пояснила Таня.

— В центр можно приезжать по субботам и воскресеньям. А в обычные дни после работы и после занятий все равно некогда уже ходить гулять. — В этом Янушка, как и в большинстве других случаев, оказалась права. Таня послушалась и переехала в кампус. — И не надо тратиться на дорогу, и добираться удобнее! — объясняла Янушка, и Таня должна была с этим согласиться.

Жить в кампусе оказалось намного удобнее и приятнее, чем барахтаться в коммуналке одной. Какие прекрасные кухни и холодильники, прачечные и комнаты отдыха были в их общежитии! Компьютеризированная библиотека, жилые комнаты на одного, максимум на двух человек, как это было непохоже на то, о чем рассказывали студенты, жившие в общежитии института, где Таня училась. Вот чему можно было завидовать белой завистью! Но, прожив в кампусе без малого два года, Таня уже привыкла к такому житью и как-то перестала обращать внимание на удобства. Привыкла относиться к ним как к должному. А герань в суматохе она так и оставила на подоконнике в старой квартирке, и сколько ни всматривалась она сейчас, глядя на свое окно, за серыми жалюзи не было видно, стоит ли еще в комнатке ее любимый цветок.

— Тебя не удивляет, что мы так легко обходимся здесь без мужчин? — как-то во время прогулки по Сене, глядя на счастливую влюбленную парочку, спросила Янушку Таня. Над Парижем моросил тогда легкий теплый дождик, и они укрылись от него в комфортабельном просторном салоне низкого речного теплоходика. На Танин взгляд, теплоходики, курсирующие по Сене, так любимые туристами, внешне очень отличались от московских речных трамвайчиков и назывались тоже неказисто — «мухи». Именно этих «мух» и имела в виду Янушка, когда пыталась подобрать слова для ответа.

— Французские мужчины — как «мухи», поверь! Чем больше народу перевезут, тем им лучше. К тому же они редко надолго попадаются в расставленные сети. Только уж если паутина действительно сплетена слишком тонко… Довольно часто среди них встречаются ипохондрики, но, впрочем, — Янушка задумалась, она всегда старалась быть максимально объективной, — я была знакома близко только с одним настоящим парижанином — художником по профессии, а люди творчества, сама понимаешь… — И Янушка замолчала, нахмурившись, видимо, вспоминая не очень счастливые события своей жизни. — Я его любила… — Она замолчала надолго, потом будто встряхнулась. — Без мужчин мне жить проще! Свободнее! — И уже ни горечи не слышалось больше в голосе Янушки, ни сожаления об утраченной, по-видимому, любви. — Люди зацикливаются часто на чем-то своем, — продолжала она, — кто на несчастной любви, кто на своей бездетности, кто на сексе, кто на бедности, а на самом деле таким образом люди пытаются убежать от нереализованное™. Им кажется, вот выполни сейчас кто-нибудь, пусть хоть Господь Бог, их самое заветное желание, и мир изменится. А в сущности, не меняется ничего и все бесконечно повторяется сначала. Неверный любовник снова бежит к очередной цели, одинокая бездетная женщина, в муках родив, через некоторое время понимает, как трудно иметь детей, а человек, всю жизнь страдающий от неразделенной любви, внезапно получив признание от объекта своих мечтаний, вдруг начинает смертельно скучать. — Янушка улыбнулась. — Тот, кто поймет это, навсегда излечится от одиночества, приобретет вековую мудрость и начнет просто жить!

Таня тогда промолчала. Они вышли на набережную у Лувра, обогнули его, мельком взглянули на Пирамиду, через которую, как всегда, толпами шагали туристы, и пошли пешком к Вандомской площади. Почему-то именно Вандомская площадь с ее «Ритцем» в Москве была для Тани олицетворением настоящего богатства. Ей хотелось здесь жить, хотелось, чтобы ливрейный шофер открывал перед ней дверцу роскошного автомобиля. Еще и теперь, бывая здесь с Янушкой, они смотрели в разные стороны: Таня с любопытством разворачивалась лицом к витринам дорогих магазинов. Правда, последние месяцы смотрела на них уже без вожделения, просто сравнивала, а Янушка разглядывала авангардистские скульптуры, в странном порядке установленные, как казалось Тане, в самых неподходящих для этого местах. У того подъезда «Ритца», откуда отправилась в последний прижизненный путь английская принцесса Диана, часто собиралась небольшая группка зевак.

— Что они тут стоят, на что смотрят? — удивлялась Янушка. Таню заботило другое.

— Ну есть же музеи современного искусства, — с возмущением говорила она, — ну и пусть бы всю эту современную красоту ставили там! А здесь, рядом с колонной Наполеона, весь этот модерн выглядит как на корове седло! Все равно что у нас на Красной площади поставить эти обрубки!

Янушка с Таней была не согласна.

— Каждый век, каждая эпоха стремятся донести до человечества свои плоды. Поэтому и здесь, и в Тюильри тоже поставлены современные скульптуры.

— Это решение скорее политическое. Таким образом французы стремятся показать, какие они демократы. Мол, вот, пожалуйста, никакое искусство нам не чуждо!

— Вы, русские, помешаны на политике, — заметила Янушка.

— И правда, — расхохоталась Татьяна, — хотя в Москве за мной этого недостатка не замечалось! Но послушай… — Тане в последнее время все время приходилось искать ответ на один мучивший ее вопрос. — Ты не скучаешь по своей Чехии?

Янушка задумалась.

— Скучаю, конечно, но тебе этого не понять. У вас большая страна, вам не скучно! Если хочется, можно поехать работать в Сибирь, или на Дальний Восток, или на Крайний Север, или на Юг. А моя страна очень маленькая. Хоть и очень красивая. Работы для меня мало, а я хочу что-то еще сделать в жизни, кроме как родить детей, выйдя замуж. Ведь я жила не в столице, а в маленьком городке. А у нас для женщины всего несколько путей. Главный путь — замуж. Еще можно работать в магазине. Быть парикмахером уже сложнее, большая конкуренция; косметологов тоже много. Врачи у нас почти все мужчины. Можно еще, правда, учить детей в школе. Вот если у меня ничего не получится, я пойду в школу, буду преподавать биологию. Но жить в нашем маленьком городе — все равно что прожить всю жизнь в одном доме с одними и теми же соседями и даже не стремиться увидеть соседнюю улицу.