— Вы там, как всегда, наверное, устроили обжираловку? — стараясь, чтобы вопрос казался как можно более веселым, спросила Татьяна. — Угоститесь и за меня на славу!

— Нет! — ответила мама. — Без тебя не хочется. У нас сегодня другое мероприятие. Мы с папой идем на концерт. Вон он уже одетый стоит в коридоре. Решили отметить твой день рождения нетрадиционным образом. Вот приедешь на Новый год, тогда уж устроим пир на весь мир!

— Жаль, — разочарованно протянула Татьяна. — Ну, по крайней мере желаю вам хорошо провести время! А куда вы идете? — Но последний вопрос потонул в океане радиоволн, связь отключилась, и мамин голос исчез. Таня вздохнула и, несмотря на то что в воздухе уже стало тянуть вечерней свежестью, осталась сидеть в Люксембургском саду на скамейке. Но мысли ее витали где-то совсем далеко.

«Ашот так больше и не позвонил, — наконец подумала она после того, как мысленно перебрала все московские концертные залы, куда могли бы отправиться ее родители. Она мысленно пролетела над консерваторией и Концертным залом Чайковского, Концертным залом „Россия“ и Кремлевским Дворцом съездов. — Да мало ли куда они могут пойти! — вздохнула она. — А что касается Ашота — придется выкинуть его из головы. И интересно все-таки, часто ли залезает Али в мой компьютер?!» Эта заключительная мысль вернула Таню в обыденную действительность, она поежилась от сырости, спустила пониже рукава своего твидового, серенького в голубую клеточку, пиджачка и поспешила домой.

«А если Янушка придет, напою ее опять, как в прошлый раз!» — решила она и в этот момент увидела, что перед ней в какой-то насмешливо-почтительной позе стоят двое мужчин довольно приличного, впрочем, вида.

— Вы, наверное, парижанка, — сказал один из них на ломаном французском, как-то странно изогнувшись в полупоклоне. Он был небольшого роста, чрезвычайно худ, белес как моль и с хитроватым взглядом тертого лиса. — Не покажете двум провинциалам, как пройти к Елисейским полям?

Второй стоял молча, спокойно, лицо его на первый взгляд оставалось серьезным, но все-таки что-то еле уловимое в позе его, а еще более в чуть прищуренных глазах не очень молодого уже, опытного человека показалось Тане подозрительным. Возникло ощущение, что ее как-то пытаются обмануть. Она внимательно всмотрелась в его круглые буравчики-глаза под треугольничками бровей, оценила проблеск седины на висках, что на языке парикмахеров и собаководов называется «соль с перцем», и с неудовольствием подумала: «Артисты, наверное, какие-нибудь напились. Вот и пристают. Но вот этого, высокого, я уже где-то видела…» Но где именно видела, в фильме или наяву, Таня вспомнить не могла.

— Не хотите ли прогуляться с нами по Елисейским полям? — качнулся к ней Хитрый Лис.

Тане еще год назад ужасно льстило, если вдруг кто-нибудь случайно спрашивал у нее дорогу. Как правило, это были забредшие не туда американские туристы. Ей доставляло удовольствие объясняться с ними по-английски, вставляя в речь французские названия. Благодаря Янушке она неплохо знала Париж и с удовольствием козыряла этим. Но сейчас, после разговора с родителями, после мыслей о доме, об Ашоте и о проблеме с Али, эти двое мужчин показались ей наглыми, приставучими прилипалами, ловцами приключений, любителями «клубнички».

— А не пошли бы вы куда подальше?! — с возмущением по-русски сказала Татьяна и, гордо закинув сумочку на плечо, попыталась обойти их сбоку.

— Ну, я же тебе говорил! А ты спорил! Москвичка! — вдруг сказал на таком же чистейшем, родном для Тани русском языке тот, что был повыше, постарше, с щетинистой сединой в волосах.

— Каюсь, не разобрал сразу! Прошу извинить, — опять изогнулся белесый Лис. — Я думал, что хохлушка. Только крашеная. Готов понести наказание за самонадеянность!

Теперь у Тани не осталось никаких сомнений в том, что перед ней соотечественники. Она была готова уйти, но сознание того, что ее так глупо разыграли, заставило ее возмутиться.

— Какого же черта вы тут ломали комедию? — Таня остановилась и с возмущением смотрела на пришельцев.

— Подурачиться решили, простите! — миролюбиво сказал седоватый. — Что вообще-то несвойственно нашему положению. Поспорили, какой национальности самые красивые девушки в Париже. Я посмотрел на вас и сказал: «Москвичка!», а вот он, остолоп, стал утверждать, что вы с Украины.

— Откуда-нибудь из Днепропетровска! — добавил Лис. — Я сам оттуда родом. Там оч-чень красивые девушки!

— А как вы определили, что я из Москвы? По какому признаку? — заинтересовалась Татьяна. В облике мужчин больше не чувствовалось какой-либо опасности. Она спросила это без кокетства, без напрашивания на комплимент, и заданный ею тон был принят. Лис прекратил изгибаться, встал рядом со своим старшим товарищем, и со стороны можно было подумать, что между знакомыми идет обычный, хотя и несколько шутливый разговор.

— Да я как глянул, как вы сидите здесь на скамейке — одинокая, грустная, задумавшаяся о чем-то своем, — сообщил старший мужчина, — сразу понял: так сидеть может только русская женщина.

— Я это тоже понял! — сказал Лис. — Только я подумал, что вы здесь на работе, — без обиняков добавил он. — Нет?

Таня посмотрела на него с недоумением.

— Вы меня за проститутку, что ли, приняли? — Глаза ее расширились от удивления. — Сразу видно, что вы из Москвы, — отпарировала она. — Проститутки здесь просто так на лавочках не сидят!

Лис хотел еще что-то ответить, но старший бросил ему:

— Помолчи! — и продолжал разговаривать с Таней: — У меня мать так сидела на завалинке в деревне под Рязанью, — сообщил он. — А почему я подумал, что вы из Москвы… — Он сделал паузу. Таня и Лис с интересом ждали, какой он выдаст аргумент. — Так это я просто так сказал, наугад! — вдруг неожиданно заключил седоватый и весело засмеялся. У него запрыгали от смеха щеки, и подбородок, и немаленький живот, выглядывающий в просвет дорогого пиджака.