Шрифт:
Маккейди отнял ее руку от своего бедра и поднес к губам. Его губы вдруг снова как-то страдальчески изогнулись.
– Засмейся еще раз. Пожалуйста, – попросил он.
– Зачем? – поинтересовалась Джессалин, с трудом подавляя смех. – Разве можно смеяться по заказу? – добавила она и расхохоталась.
Маккейди смеялся вместе с ней, уткнувшись носом в ложбинку между грудей.
– Мне просто нравится, как ты смеешься. От твоего смеха я иногда возбуждался так, как не возбуждался от близости с женщиной.
Джессалин посмотрела на их переплетенные тела.
– По-моему, сейчас ты уже не нуждаешься в лишних возбудителях, – заметила она, придирчиво оглядев их сомнительное ложе.
Маккейди приподнялся и потерся о ее живот.
– Ты чувствуешь меня, Джессалин? Нет? А ведь со мной это происходит каждый раз, когда я вижу тебя, ты довольна?
О да, Джессалин была вполне довольна и собой, и жизнью. Однако ее разбирало любопытство. И в данный момент ее больше всего интересовал лежащий рядом человек. Неуверенно протянув руку, она коснулась чего-то очень гладкого, очень горячего, а главное, очень Живого.
Маккейди погладил ее руку.
– Держи меня. Держи меня крепче, Джессалин. Он заполнил всю ее ладонь. Джессалин поглаживала нежную кожу. Внезапно Маккейди застонал. Она тотчас же выпустила его.
– Я сделала тебе больно? Извини. Я не хотела. Расхохотавшись, он ласково погладил ее по щеке.
– Господи, Джесса, конечно же, ты не причинила мне боли. Просто все было так хорошо… так чудесно…
Несколько секунд он пристально смотрел на нее, как будто желая запечатлеть в памяти каждую черточку. Потом его губы нежно коснулись ее груди, и снова, и снова, постепенно доведя ее до совершенно немыслимого состояния.
О Господи…
Никогда прежде Джессалин не испытывала ничего подобного. Он то целовал ее грудь, то посасывал ее, как ребенок. Она даже не слыхала ни о чем подобном, и это было так восхитительно. Ей казалось, что у нее внутри устраивают особо изысканный, модный фейерверк.
Губы Маккейди, оставив ее грудь, принялись спускаться все ниже, к местам, о самом существовании которых она даже и не подозревала. Его мокрые волосы щекотали ей живот, оставляя в тех местах, которых касались, маленькие незатухающие костры. Дыхание обжигало. А под непрестанно ищущие ладони Джессалин попадала лишь мускулистая, мокрая от дождя вперемешку с потом спина.
Она едва не закричала, когда его руки добрались до ярко-рыжего холмика волос. Его палец входил и выходил из нее, в том же самом ритме, в котором билось ее сердце. Наконец его руки коснулись какого-то заветного, удивительно чувствительного места, и у Джессалин перехватило дыхание. Вцепившись пальцами в одеяло, она приподнимала бедра навстречу ему, его ласкам, а внутри у нее нарастало какое-то неземное ощущение. Она хотела было попросить, чтобы он немедленно прекратил делать с ней это, но только застонала. О Господи… Она же просто умрет, если он немедленно не прекратит. И Джессалин выгибалась дугой навстречу его жадным пальцам. И ждала… ждала… ждала…
Ее грудь вздымалась в тщетных попытках набрать побольше воздуха. А его губы, его удивительные губы, шептали:
– Еще не сейчас, Джесса. Потерпи…
И очень скоро на месте его пальцев появилось что-то очень горячее, влажное и упругое. Удивительное, ни с чем не сравнимое ощущение.
Сильные ладони приподняли ее бедра, и Джессалин почувствовала легкий укол страха – ведь в прошлый раз ей было так больно. Но сейчас все было по-другому. Он входил в нее постепенно, дюйм за дюймом. До тех пор, пока их тела не слились полностью.
– Не двигайся, – прошептал он сквозь стиснутые зубы. – Обожди… обожди еще немного… – Склонив голову ей на грудь, он сказал: – О Господи, ты такая узкая. Такая узкая, влажная и горячая. Как рот.
Он продвинулся еще глубже, и Джессалин, подчиняясь невесть откуда возникшему знанию, обхватила ногами его спину – так, чтобы он полностью, без остатка слился с ней. Он начал двигаться внутри нее, а его сильные ладони поддерживали ее бедра, заставляя их двигаться в том же ритме. Наслаждение было настолько сильным, что Джессалин захотелось закричать. Старая кровать скрипела, скрипела… И Джессалин подумала, что не сможет дольше выдержать этой сладкой пытки. Просто не сможет…
А потом внутри у нее что-то взорвалось, и окружающий мир перестал существовать.
Джессалин проснулась в волнах его запаха. Но, протянув руку, убедилась, что место рядом – пустое и холодное. Она вжалась лицом в подушку и боялась открыть глаза. Боялась обнаружить, что она одна. И тут она услышала тихий звук, похожий на вдох, и медленно повернула голову.
Огонь в очаге давно погас, и в комнате не было иного света, кроме того, что лился из единственного запыленного окошка. У этого окошка, спиной к ней, стоял Маккейди Трелони, человек с темной душой, которого она любила всем своим женским сердцем.