– Да, - ответил Резинкин.

– Слезай с тумбочки, - скомандовал Деев дородному, пока еще пузатому дневальному. Резинкин был уверен в том, что через полгода парнишку родные не узнают. Захудеет чуток, килограммов на пятнадцать.

– Э!
– Начищенный и надраенный Батраков быстрыми шагами шел к посту.
– Ты чего, я у тебя еще ничего не принял.

Конопатая толстая морда из третьей роты повелась было покинуть пост, но, услышав деда Женю, осталась на месте.

Деев был расстроен. Свалить дежурство по-тихому не удалось. Батраков зацепил его, процедура могла растянуться надолго.

– Уже шесть, - Деев кивнул в сторону электронных часов, висящих над дверью.

– Третьей ротой наряд не сдан, отдельным хим-взводом наряд не принят.

Заложив руки за спину, Батраков прямиком направился в сортир. Деев остался на месте.

– Там ништяк?

Дневальный утвердительно кивнул.

Подошел Забота.

– Ну как?

– Идет проверка, - постарался солиднее ответить Резинкин.

Услышав такое, Деев повернулся в сторону молодых.

– Молчать, сыны, - пробасил он.

В этот момент из двери, ведущей в туалет и умывальник, высунулся Батраков и заорал на всю казарму:

– Третья рота, у вас тут жопа!

Деев помрачнел и направился лично взглянуть на непорядок.

Дверь каптерки третьей роты открылась, и в коридоре появился бледный капитан Паркин.

– Кто это сейчас так орал, вашу мать! Тут товарища старшего прапорщика жена, а вы так выражаетесь!

Резинкину не нравилась толстая и грудастая жена прапорщика Евздрихина, но она была женщиной. Откуда Батраков мог знать, что она здесь?

Дед Женя не спешил признаваться и скрылся в сортире. Все, кто в этот момент находился в коридоре, начали быстренько тариться по щелям. Включился свет, и тараканы устремились в укрытия. Панорама стремительно пустела.

Резинкин с Заботой поспешили следом за Деевым в туалет - от капитана подальше.

Вскоре офицер остался наедине с дневальным.

– Обормотные бездари, - как всегда оригинально выругался Паркин, обводя взглядом стены и не надеясь привлечь виновного в ругательствах к ответственности, после чего скрылся в каптерке. Но тут же снова вышел.
– Почему до сих пор не сменился?

Конопатый поворотил морду в его сторону и громко доложил:

– В туалете жопа, товарищ капитан!

Паркин из белого очень быстро превратился в красного. Стал прямо как рак вареный. Язык его безжизненно упал во рту на отвисшую нижнюю челюсть.

Солдат часто заморгал, не понимая, из-за чего товарищ капитан так резко переменился в лице.

– Фамилия?!
– Ярость выплеснулась через край и обожгла рядового. Да так, что он, не переспрашивая, признался:

– Загибобколено.

– Что?! О еб!
– Капитан схватился за голову.
– Это, кажется, ты из Рязани?

– Такая деревня одна на всю область, - конопатый гордо улыбался.
– У нас самая большая ботва у картошки, - и дневальный тут же показал, какая там у них ботва.

– Российской армии гвоздец, - мямлил капитан, медленно закрывая за собой дверь.
– Никуда с поста не уходи, пехотинец!
– добавил он напоследок.

Деев прошел через умывальник.

– Иди сюда, - поманил его из прохода в туалет Батраков. Зубоскальство сержанта не означало для Деева ничего хорошего. Витя с Заботой тоже пошли. Если там какая дрянь и Деев отбрыкается, то убирать им, точнее, Резинкину, но это мелочи.

На ближайшем к окну очке сидел второй дневальный третьей роты. Лысенький пацанчик восемнадцати лет застыл в позе курицы, несущей очередное яйцо.

– Пока он срет, я наряд не приму, - Батраков не скрывал удовлетворения от собственной выходки.

Оправляющийся стал лупать глазами, не понимая, в чем он мог провиниться.

– Какай, какай спокойно, деточка, - успокоил подчиненного Деев.

Фон под начавшими пробиваться после радикальной стрижки черными волосиками стал красным, и это случилось не из-за натуживания.

– У меня дневальные, когда я сдаю наряд, не срут.

Деев заржал.

– Ну ты и урод!

В этот момент сидящий на очке дневальный хорошенько поддал.

– А-а-а! Газы!
– Батраков ломанулся из туалета и неожиданно для себя врезался в грудь здорового мужика. Подняв голову, сержант увидел перед собой комбата.

Если бы у Батракова была матка, она бы у него опустилась.

– Что, товарищи сержанты, молодым спокойно не даете избавляться от следов домашних пирожков?