–  Века?
– переспросил Кирк.

–  Ваше собрание шедевров Леонардо да Винчи, господин Флинт, - сказал Спок.
– Многие выглядят написанными недавно - на современных холстах, новыми красками. А на вашем рояле - вальс Иоганна Брамса, неизвестное произведение, в рукописи, написанное современными чернилами - и, тем не менее, несомненно подлинное, как и картины…

–  Брамс - это я, - сказал Флинт.

–  И да Винчи.

–  Да.

–  Сколькими же еще именами можно вас называть?
– спросил Спок.

–  Соломон, Александр, Лазарь, Мафусаил, Мерлин, Абрамсон… и еще сотня имен, которых вы не знаете.

–  Вы родились…?

–  В том районе Земли, который позже назвали Месопотамией, в 3034 году до рождества Христова, как сейчас принято вести счет тысячелетиям. Меня звали Ахарин, и был я солдатом - задирой и дураком. Я пал в битве с пронзенным сердцем… и не умер.

–  Какая-то мутация, - зачарованно сказал Маккой.
– Мгновенная регенерация тканей… и, очевидно, совершенное, неизменное равновесие между анаболизмом и катаболизмом. Вы поняли, что бессмертны…

–  И что это надо скрывать: поселиться где-то, прожить часть жизни, симулируя старение - а потом двигаться дальше, до того, как заподозрят мою природу. Однажды ночью я исчезал или имитировал самоубийство.

–  Ваше богатство, ваш интеллект, продукт веков изучения и накопления знаний, - сказал Спок.
– Вы знали величайшие умы истории…

–  Галилея, - сказал Флинт.
– Моисея. Сократа. Иисуса. И я был женат сотню раз. Избранные, любимые, лелеемые… тихо ласкать, вдохнуть мимолетный аромат… а потом старость, смерть и вкус праха. Понимаете ли вы?

–  Вы желали совершенной женщины, - сказал Спок.
– Последней женщины, столь же выдающейся, столь же бессмертной, как вы сами. Навсегда вашей супруги.

–  Задуманной моим сердцем, - сказал Флинт.
– Я не мог любить ее больше, чем любил.

–  Спок, - шепнул Кирк, - вы знали.

–  Решающих данных не было. Как бы то ни было, господин Флинт выбрал планету, богатую риталином… я надеялся, что окажусь неправ.

–  Почему вы не сообщили мне?
– сурово спросил Кирк.

–  Что вы на это скажете?

–  Что вы были неправы, - сказал Кирк, - неправы. Да, я уверен.

–  Вы повстречали совершенство, - сказал Флинт.
– Что делать, вы его полюбили. Но нельзя любить андроида, капитан. Я люблю ее, она - мое изделие… моя собственность… она - то, чего я так страстно желал.

–  И вы сложили здесь риталин, чтобы преподать мне это, - сказал Кирк.
– Она знает?

–  Она никогда не узнает.

–  Пойдемте, мистер Спок, - устало сказал Кирк.

–  Вы останетесь, - возразил Флинт.

–  Почему?

–  Мы знаем еще и о том, кто он, капитан.

–  Да, - сказал Флинт.
– Если бы вы покинули меня, за вами бы последовали любопытные… придурковатые, надоедливые; официальные лица, просители. Мое уединение - моя собственность, и я не желаю, чтобы благодаря вам оно нарушилось.

–  Мы сможем хранить молчание, - предположил Спок.

–  Бедствие вмешательства, мистер Спок. Я знаю, что это такое… я больше не буду рисковать.
– Рука Флинта скользнула к маленькому пульту управления, висевшему у него на поясе.

Кирк выхватил передатчик. Флинт улыбнулся почти печально.

–  Они не ответят, капитан. Смотрите.

Посреди комнаты, где Флинт творил жизнь, начала возникать колонна из закрученного в водоворот света. Когда она стала яркой, в ней показался силуэт “Дерзости”, парящий в нескольких футах над полом; мерцали знакомые крошечные огоньки.

–  Нет!
– крикнул Кирк.

–  Проба сил, - сказал Флинт.
– У вас не было ни единого шанса.

–  Моя команда…

–  Настало время и вам присоединиться к ним.

Кирка замутило.

–  Вы… уничтожили… четыреста жизней? Почему?

–  Я видел, как пали сто миллионов. Я знаю Смерть лучше любого человека; я бросал врагов в ее объятия. Но мне знакомо милосердие. Ваша команда не мертва, ее жизнь лишь приостановлена.

–  Это хуже смерти, - сказал Кирк свирепо.
– Верните их к жизни! Отдайте мой корабль!

–  В свое время. Через тысячу лет… или две тысячи. Вы увидите будущее, капитан Кирк.
– Флинт посмотрел на “Дерзость”.
– Превосходный аппарат. Возможно, я смогу чему-то научиться, разобравшись в его устройстве.