– Людей не хватает, Сергей Михайлович. Костю я на Михайловскую отослал. – По кислому выражению, которое наползло на лицо Торбы, как туча на небо, Украинский понял, что на оперативной квартире возникли проблемы. Нешуточные, судя по всему.

– Что еще? – насторожился полковник.

– Давайте отойдем, товарищ полковник. Или, лучше, в машину ко мне усядемся.

Майор Торба залез в салон. Украинский последовал приглашению.

салон «девяносто девятой», то же время

Планшетов на такой скорости миновал темные коробки институтских корпусов, а затем ярко освещенные общежития студенческого городка, что оставалось только удивляться, как им удалось не переехать хотя бы парочку зазевавшихся на переходе у пивного ларька студентов.

– Сбавь обороты, Юрик, – сказал Бандура. – Хватит, е-мое, на сегодня.

– Куда едем? – спросил Юрик, приподымая ногу с педали газа.

– За Вовчиком, на Отрадный.

Вскоре они были на бульваре Ивана Лепсе. Бандура предложил остановиться в соседнем дворе. Пошла такая игра, что не стоило забывать об осторожности.

– Засаду ждешь? – поинтересовался Планшетов, мрачнея.

– Жду, – выдохнул Бандура. – А ты нет? Протасов, мудила, Миле мой телефон, как связной оставил.

– Думаешь, менты по базе адресок выковыряют?

– С ходу нет. – Заверил Андрей. Телефоном он был обязан Армейцу. В нашей стране не принято ходить через парадные двери. Они нарисованы для красоты. ЧЕРНЫЙ НАЛ С ЧЕРНОГО ХОДА – основополагающий принцип бытия, кривой фундамент посреди гнилого болота. Этого постулата не в состоянии понять иностранцы, зато сограждане приучены исстари. Или по блату, или через взятки, или ВООБЩЕ НИКАК. Эдик пробил телефонную линию по каким-то своим каналам. Очередь ожидающих телефонизации инвалидов и ветеранов всех войн, какие только потрясали Отечество начиная с конфликта на озере Хасан, завораживала воображение и убивала надежды. Что, впрочем, не помешало знакомым Эдика. Телефонная пара обошлась Андрею в восемьсот баксов, а ежемесячные счета приходили на имя мифического гражданина Коренева В.П. Бандура никогда в жизни не слыхал об этом гражданине и даже не был уверен, что тот существует в природе. Впрочем, какая разница? Он платил, не задумываясь. – С ходу не докопаются. Но, рано или поздно раскрутят, скорее всего. Если на телефонном узле хвосты, кому надо, прищемят. В общем, Юрик, нечего расслабляться!

– А кто тут расслабляется, чувак?

– Береженого Бог бережет, – сказал Бандура, и они покинули машину, оставив Бонасюка в багажнике. По пути на Отрадный Вась-Вась перестал кричать. Андрей подозревал, что, когда машину подбросило на рукотворных колдобинах, именуемых по западному «полицейскими», Васю оглушило, как рыбу динамитом. – Глянь, Юрик. Может он это? Того?

– Ой! Цаца! Что ему сделается? – возмутился Планшетов. Андрей махнул рукой.

– Как знаешь.

– Верно. Пошел он гнить. Пускай себе валяется. Лишь бы не блеял, на всю округу.

– Из твоей хаты сваливать одно удовольствие, – заметил Планшетов у парадного. – Чуть что не так, в окно, и с концами. Первый – это тебе не десятый.

– Типун тебе на язык. – Андрей постучал по дереву. Они зашли в подъезд. Пока все было тихо.

– Я серьезно, чувак. Вот был у меня прикольный случай. Подцепил чувиху на дискотеке. Клевую такую, знаешь? Проводил домой. Она говорит, заходи. Ну, думаю, нормальный ход…

– Ну и… – слушая в пол-уха, Андрей искал по карманам ключи. Они стояли под дверью.

– Ну, дернули, по сто, для разминки. Я к ней, она не против. Раздел ее, сам шмотки скинул. Трусов, правда, снять не успел. Повезло мне, чувак, с трусами. Только пошла жара, открывается, ты прикинь, дверь, и заваливает шобла из семи пингвинов: «Нет, чувак, мы не поняли, что ты с нашей сестрой делаешь?!» Ну, думаю, глина мне настала. И как был, в одних трусах, в окно…

– Как же ты выжил, Юрик?

– Первый этаж, чувак. Правда, был конец ноября… – Планшетов покачал головой, заново переваривая пережитое. – Морозы стояли, мама не горюй. Трескучие. Такой кайф словил. Думал, конец отпадет…

– Рубашка и майка лежат на песке, никто не плывет по опасной реке, – процитировал Михалкова Бандура.

– Ты прямо поэт, чувак…

– Все, цыц, заходим. – Бандура толкнул дверь.

квартира на бульваре Ивана Лепсе

С семи часов вечера, когда они отправились на дело, в квартире ничего не переменилось. Волына валялся на том же месте и безмятежно дрых.

– Неужели до сих пор спит, образина? – слегка удивился Бандура. Планшетов проверил запасы водки и выяснил, что они уменьшились еще на треть.

– Три бутылки выжрал, пока нас не было. Это надо так пить. – И одну пляху в морозилку кинул. Про запас, видать. Для опохмелки. Дурак дураком, чувак, а тему рубит. Грамотный… Мой старик тоже, как запой у него начинался, на неделю – вне жизни. Пока белую горячку не заработал… – добавил Планшетов мрачно.

– Мой тоже пил прилично, – Андрей покосился на распростертое тело. – Но, чтобы так?

– Умер? – спросил Планшетов.

– Живой, – сказал Андрей. – В селе живет. Пчелами занимается. Мама его с пробки сняла. Если бы не она…