Тереться носами,

Тросами,

Парусами,

Я буду губами смугло, когда слаба,

Тебя целовать слегка в горизонтик лба

Между кожей и волосами.

В какой-нибудь самой крошечной из кают,

Я буду день изо дня наводить уют,

И мы будем слушать чаечек, что снуют

Вдоль палубы, и сирен, что из вод поют.

Чтоб ветер трепал нам челки и флаги рвал,

Ты будешь вести, а я отнимать штурвал,

А на берегу салют чтоб и карнавал.

Чтоб что-то брать оптом, что-то – на абордаж,

Чтоб нам больше двадцати ни за что не дашь,

А соль проедает руки до мяса аж.

Чтоб профилем в синь, а курсом на юго-юг,

Чтоб если поодиночке – то всем каюк,

Чтоб двое форева янг, расторопных юнг,

И каждый задира, бес, баловник небес,

На шее зубец

Акулий, но можно без,

И каждый влюбленный, злой, молодой балбес.

В подзорной трубе пунктиром, едва-едва -

Друг друговы острова.

А Бог будет старый боцман, гроза морей,

Дубленый, литой, в наколках из якорей,

Молчащий красноречиво, как Билл Мюррей,

Устроенный, как герой.

Мы будем ему отрадой, такой игрой

Дельфинов или китят, где-то у кормы.

И кроме воды и тьмы нет другой тюрьмы.

И нету местоимения, кроме «мы».

И, трюмы заполнив хохотом, серебром

Дождливым московским – всяким таким добром,

Устанем, причалим, сядем к ребру ребром

И станем тянуть сентябрь как темный ром,

И тихо теплеть нутром.

И Лунья ладонь ощупает нас, строга -

Друг друговы берега.

И вечер перченым будет, как суп харчо.

Таким, чтоб в ресницах колко и горячо.

И Боцман легонько стукнет тебя в плечо:

– До скорого, брат, попутных. Вернись богатым.

И бриз в шевелюре будет гулять, игрив.

И будет назавтра ждать нас далекий риф,

Который пропорет брюхо нам, обагрив

Окрестную бирюзу нами, как закатом.

31 августа 2006 года.

@@@

А что, говорю, вот так, говорю, любезный.

Не можешь любить – сиди, говорю, дружи.

Я только могу тебя обнимать, как бездной.

Как пропасть ребенка схватывает во ржи.

А что, говорю я, дверь приоткрыв сутуло.

Вот терем мой, он не низок и не высок.

Я буду губами трогать тебя, как дуло

Беретты – между лопаток или в висок.

А что, говорю, там город лежит за дверью.

Пустыня, и в каждом сквере по миражу,

В руке по ножу, на лавочке по бомжу.

А я все сижу, гляжу и глазам не верю.

Сижу, говорю, и глаз с тебя не свожу.

***

У сердца отбит бочок.

Червоточинка, ранка, гнилость.

И я о тебе молчок,

А оно извелось, изнылось;

У сердца ободран край,

Подол, уголок, подошва.

Танцуй вот теперь, играй, -

С замочной дырой в подвздошье;

У сердца внутри боксер.

Молотит в ребро, толкает.

Изводит меня, костяшки до мяса стер.

А ты поглядишь – а взор у тебя остер,

Прищурен, глумлив – и там у него нокаут.

***

Я буду писать стихи ему – может он

Расслышит их, возвращаясь под утро с пьянки.

На шею себе повесит их, как жетон,

Стальной, именной, простого сержанта янки.

И после, какой ни будь он подлец и хам,

Кому ни клади в колени башку патлату –

Ведь не одна ж, -

Господь его опознает по тем стихам,

Хитро подмигнет, возьмет под крыло по блату.

Мол: «Этот – наш».

Ночь 10-11 сентября 2006 года.

@@@

Как надо, думаю я сегодня ночью, сильно не любить людей, чтобы втягивать их в такие сложные, выматывающие, а главное - тотально бессмысленные танцы, как отношения, - в смысле, отношения– все вот эти логи асечные с милю длиной, все вот эти коктейли терпковатые из ревности, желания бешеного, нежности материнской, умиленной - и сознания полной своей обреченности; все это затейливое иглоукалывание - вот тщеславие, вот комплекс вины, вот амбиции; все вот эти разборки в такси, ночные, со слезами, с водителем, опасливо косящимся в зеркало заднего вида; обиды, глотаемые регулярно, строго по часам, как противозачаточные таблетки - как же надо, ребята, устать от себя и хотеть от себя избавиться, сбыть себя кому-нибудь, сбагрить, задарма втюхать, бонусом, я не знаю, рекламной акцией, бесплатным подарком покупателю - чтобы каждый раз вестись на это, соглашаться, давать себя отвязать, ногой от берега оттолкнуть, чтоб еще ближайшие полгода в открытом море мыкаться, все кляня, и искать какую-то новую пристань.