— Да уж не ваш, — растягивая слова, ответил Элан.

Казначей повернулся к нему.

— Не мой? А чей же еще? Кому доверена аренская казна?

— Это официальное название, не правда ли? Есть и другое название: награбленное Пормквалем. На всех ящиках в трюме красуются его печати, а не имперский скипетр.

«Итак, Салк Элан, ты уже успел побывать в трюме? — мысленно заключил Калам. — Интересно».

— Любое недозволенное прикосновение к этим ящикам карается смертью, — прошипел казначей.

Элан отбросил всякую учтивость и больше не скрывал своего презрения.

— Что заставляет вас заниматься воровским ремеслом? Точнее, быть соучастником вора?

Казначей побелел. Он молча встал и, цепляясь за стены (качка была довольно ощутимой), вышел из каюты. Салк Элан взглянул на Калама.

— Что скажешь про нашего капитана, мой немногословный друг?

— Тебе — ничего, — огрызнулся Калам.

— Твое упрямое стремление избегать меня — младенческая глупость.

— Либо терпи мою глупость, либо я прикончу тебя на месте.

— Странно мне это слышать от тебя, Калам. Особенно после всего, что я для тебя сделал.

Ассасин встал.

— Можешь не сомневаться, Салк Элан: я отплачу этот долг.

— Для этого достаточно просто не чураться меня. На этом корабле вряд ли найдутся более интересные собеседники, чем ты.

— Я не нуждаюсь ни в чьей симпатии, — сказал Калам и тоже направился к двери.

— Ты превратно меня понял, Калам. Я отнюдь не враг тебе. Наоборот, у нас много общего.

Ассасин остановился на пороге.

— Если ты ищешь со мною дружбы, Салк Элан, то этим умозаключением ты отбросил себя далеко назад.

Калам покинул капитанскую каюту и пошел к выходу на палубу. Там, невзирая на поздний час, было не протолкнуться от матросов. Одни внимательно осматривали все переборки, шпангоуты и прочий такелаж, другие возились с парусами. Уже пробили склянки десятой вахты. Небо затянули густые облака. Звезд не было видно.

К Каламу подошел на удивление трезвый капитан.

— Ну, что я говорил! Потускнело зеркальце.

Приближалась буря. Ассасин чувствовал ее по завыванию ветра, который метался по палубе, как загнанный зверь.

— С юга идет, — засмеялся капитан, хлопая Калама по плечу. — Мы понесемся прямо на своих преследователей. На всех парусах, с палубой, полной матросов. Мы передавим им глотки, и они даже пикнуть не успеют! Вот тогда поглядим, какие они храбрые. Посмотрим, как они будут ухмыляться, когда наши мечи окажутся возле их глоток.

Капитан наклонился и, дыша перегаром, добавил:

— Проверь свои кинжалы, приятель. Думаю, им сегодня найдется работенка.

Он оставил Калама, отправившись раздавать приказы команде. Вспомнив внезапно перекосившееся лицо капитана, ассасин подумал: «Не такой уж я безумец. Похоже, у этого человека и впрямь не все в порядке с мозгами».

От резкого поворота судна затряслась палуба. Одновременно на «Затычку» обрушилась буря. Шквал понесся впереди корабля. Ветер угрожающе гудел в наполовину свернутых парусах. Не обращая внимания на разгул стихии, матросы продолжали готовиться к атаке.

«Сражение во время шторма? Неужели капитан уверен, что его матросы перепрыгнут на качающуюся палубу пиратского судна и затеют сражение? Или он ждет от них нечеловеческой храбрости, опять-таки граничащей с безумием?»

Откуда-то из темноты появились телохранители казначея и окружили Калама с двух сторон. Ассасин поморщился. Этих лбов с самого начала плавания донимала морская болезнь. Вывернуть на палубу содержимое своих желудков — вот, пожалуй, и все, что они сейчас могли. Однако оба были настроены решительно. Их руки покоились на оружии.

— Хозяин желает говорить с тобой, — рявкнул один из телохранителей.

— А у меня что-то нет желания, — в той же манере ответил Калам.

— Он желает говорить прямо сейчас.

— Или что, вы убьете меня своим дыханием? Ваш хозяин умеет разговаривать и с трупами?

— Хозяин приказывает…

— Если он хочет говорить со мной, пусть вылезает сюда. У меня нет никакого желания тащиться в его каюту.

Калам думал, что его попытаются увести силой, однако телохранители молча удалились. Ассасин постоял еще немного, затем прошел туда, где перед полубаком сгрудились два десятка военных моряков из охраны Пормкваля. Калам повидал достаточно штормов. Ему пришлось плавать на галерах, тяжелых грузовых кораблях и триремах, пересекать три океана и полдюжины морей. Для него этот шторм пока что был вполне терпимым. Для военных моряков — тоже. Хмурые и даже угрюмые (кто станет улыбаться перед сражением?), они точными, выверенными движениями готовили арбалеты. Потайные фонари бросали узкие направленные лучи неяркого света.