Я отговаривал Петрова. Но он не послушался.

— Николай Николаевич! — начал Сергей, едва мы после обеда приступили к исполнению своих обязанностей. — Как это вы приручили эти безмозглые вещи? Поделитесь с нами…

— Пожалуйста. Само собой…

Рассерженный Петров навис над и. о. зава тяжкой глыбой.

— Само собой? Издеваетесь над нами? Может, вы еще и хилер, Грибков? Владеете приемами филиппинской бескровной хирургии? А то у меня кое-где ноет и кое-что чешется при виде вас…

— Владею! — сказал Грибков и тоже встал. Обошел стол и оказался перед остолбеневшим Петровым. Протянул руку — его пальцы вошли в щеку моего приятеля. Вся кисть! Грибков поднатужился, рванул и извлек наружу…

— Неужто язык! — обмер я. Рана мгновенно затянулась.

— Работайте, Петров, — буднично пожелал Николай Николаевич. — Теперь у вас ничего зудеть не будет.

Петров тут же сел на свое место и погрузился в расчеты.

С тех пор прошло уже три дня, а Серега еще ни разу не раскрывал рта. Даже когда Грибкова нет на месте! Все вкалывает!.. Но пищу в обеденное время принимает регулярно. И это меня несколько успокаивает, потому что в последнее время Грибков все чаще поглядывает в мою сторону и в глазах его я читаю вопрос: «Ну-с, а что у вас зудит, молодой человек?»

Утверждают, что пять минут смеха заменяют энное количество высококалорийной пищи. А сколько калорий даст игра в шахматы, почему-то никто не считает. Между тем, только в нашем конструкторском бюро в каждый перерыв Чигорев вместо обедов успевал отыграть множество победных партий с Хрумкиным и Кутеповым.

— Ты не родственник знаменитому Чигорину? — поинтересовался как-то Кутепов, — Что-то есть у тебя от его стиля, кроме созвучной фамилии.

— «Что-то есть», — возмутился чемпион. — «От стиля»! Они тогда играть толком не умели, потому что теория детально разработана не была. Даже защиты Уфимцева не ведали. Да я бы их всех, как и вас!

— Ну, это ты загибаешь! — усомнился Кутепов.

— А пусть попытается — предложил Хрумкин, несмотря на постоянные поражения, считавший себя более сильным игроком, чем Чигорев. — Антон Михалыч, дайте ему хроноградиентомер!

— Неужто, Чигорев, пойдешь? — зашумели болельщики. — Надерут тебя предки!

— И пойду! — взвился наш чемпион. — И докажу, кто сильнее! Давайте ваш хронометр!

Ему вручили прибор размерами с компас.

— Что с ним делать?

— Включай и иди. Как значения достигнут десятки, — ищи вокруг максимум. Это градиентная ослабленная зона, а попросту трещина во временном поле. Тут быстро лопаткой рой канавку, может, проскочишь в иной временной пласт…

Чигорев схватил прибор. Ему сунули выкрашенную суриком лопату, позаимствованную с пожарного шита, и он зашагал напрямик, через парк, прихватив карманные шахматы. За ним увязался Хрумкин. Через полчаса он вернулся, доложив, что Чигорев роет яму в огороде вахтера Пантелеича. Между баней и парником.

На другой день Чигорев на работу не вышел. Звонили домой — не появлялся. Сходили в огород к Пантелеичу. Действительно, между парником и баней налицо была оплывшая яма.

— Может, его завалило? — испугался Хрумкин. Шустро расчистили выемку. Но тело не отыскалось.

— Неужто проник к прошлое? — поразился Кутепов. — Но как? Ведь мы пошутили, вручили бутафорию, смонтированную из туристского компаса. Хрумкин! Ты что там накрутил?

— Не помню… — промямлил Хрумкин. — Я не нарочно. Я так, лишь бы мигало и стрелка ползала…

Теперь Хрумкин больше букинистической шахматной литературой интересуется. Я сам на днях наблюдал, как он, шевеля губами, изучал в каком-то ветхом журнальчике фото участников шахматного турнира. Но если он на ней пытался отыскать пропавшего Чигорева, то напрасно, потому что в прошлом веке на месте нашего города было абсолютно непроходимое болото с малюсеньким островком посередке. И я точно знаю, мне бабуся Тоня рассказывала: когда город закладывали, на островке отшельника обнаружили в землянке. Сначала он все в столицу отбыть норовил. А потом застрял — пытался подрядчика Козелкова в шахматы обыграть, но так и не смог его одолеть. А шахматы у него, говорят, чудные были, маленькие, и не из дерева.

Между прочим, он тоже Федором Чигоревым прозывался, и нашему Чигореву, то есть, как я теперь разумею, самому себе, дедом приходился.

Они неожиданно для всех сдружились в седьмом классе — угрюмый долговязый Мишка и крохотный, но громогласный, как транзистор, Ваня из пятой квартиры. Вместе ходили в кино, таинственно о чем-то шушукались на лестничной клетке, играли и ссорились.

Играли они обычно у Вани, так как в квартире у Мишки им постоянно мешали или одна из двух Мишиных сестренок или мама. Особенно мама, которая в самый острый момент то звала обедать, то просила сбегать в магазин за хлебом, то вынести ведро с мусором, а то вдруг начинала интересоваться Мишиными школьными делами, хотя именно в это время ему было совершенно не до них. У Вани же был только отец, который никогда не совал нос в чужие дела, а тихонько читал или писал за своим столом.

Задача по геометрии никак не получалась. Мишка задумчиво пририсовал к окружности маленький треугольник-нос, затем круглый глаз. И только надел на возникшего в тетради человечка фуражку, как в передней раздался звонок. Как всегда, Мишке не удалось опередить маму. Вскочив из-за стола, он услышал голосок друга:

— Миша дома?

— Уроки делает.

Мишка, не мешкая, выскочил в коридор. Мама, сурово взглянув на него ушла на кухню.

— Что делаешь?

— Геометрию. Задачка не получается.