Едва Тоуд, взяв сына Мадам на буксир, устремился из дома его светлости на свободу, как обнаружилось, что кто-то недобрый спустил-таки с привязи гончих. Тоуду уже доводилось встречаться с этими псами, и он знал, какие они слюнявые и свирепые. В последний раз собаки не разорвали его только потому, что Тоуд оказался не лисой, а жабой. Но сейчас, волоча юного Графа через лужайку, Тоуд не очень-то надеялся, что ему опять повезет. Он бежал к месту, где оставил катер, но, услыхав за собой злобное тявканье и рычание, резко изменил тактику и помчался прямо к реке. Там, надеялся Тоуд, гончие потеряют их след, и они с молодым другом окажутся в воде, но на свободе. Бежать было недалеко. От морды самой резвой гончей до Тоуда с его сообщником оставалось чуть больше дюйма, когда они наконец добрались до реки и неуклюже плюхнулись в воду. Быстро отнесенные течением вниз, они оказались вне опасности, а растерянные собаки метались по берегу, не зная, что теперь делать.

— Ха! — воскликнул Тоуд, плывя по течению. — Славно я обдурил их! Можете расслабиться, юноша, со мной вы в безопасности!

Находясь посреди реки, в холодной воде, граф, видимо, усомнился в этом. К тому же плавал он куда хуже, чем фехтовал, и все же вынужден был признать, что все это было гораздо приятнее и забавнее, чем ледяные формальности судопроизводства в доме Председателя суда.

— Куда мы направляемся, месье?

— К моему катеру, — радостно выпалил Тоуд. — Так что держитесь правой стороны.

О том, как они доплыли до места, как запутались в обрывках проволоки, которой его честь надеялся преградить путь в свои владения, с каким трудом вскарабкались на борт судна, не стоит долго распространяться. Во всяком случае, это заняло больше времени, чем рассчитывал Тоуд. Они сильно замерзли, но, когда на реку опустилась ночь, они были уже в безопасности и успели обсушиться.

Вокруг слышались крики и вспыхивали огоньки поисковых фонариков, а поздно ночью показались и зловещие очертания набитой констеблями шлюпки, направлявшейся вниз по реке на поиски беглецов. Не исключено, что они и дно прощупывали в надежде обнаружить их трупы.

— Большой риск — плыть этой дорогой, — услышали они голос констебля. — Но от такого матерого преступника, как мистер Тоуд, всего можно ожидать! Одно скажу: лучше бы ему сейчас потонуть, потому что его просто вздернут, если поймают.

— Точно! Вместе с этим французишкой — его сообщником!

— Что они там говорят? — прошептал Граф, который не все понял в высказываниях констеблей. Он дрожал всем телом и начинал подозревать, что приключение не так уж забавно.

— Они говорят, — пояснил Тоуд, подкрепляясь бренди, — что я — широко известный джентльмен, а вы — никому не известный граф.

— Что же нам теперь делать, месье? До сих пор удача не изменяла Тоуду, и в кои веки раз, возможно под действием любви к матери Графа, он проявил завидную выдержку и здравый смысл.

— Не стоит трогаться с места сейчас, потому что они нас услышат. Мы отчалим на рассвете и тихо пойдем на веслах вверх по этому маленькому ручейку. Было бы неразумно заводить мотор, пока мы не уплывем за пределы слышимости.

Он отхлебнул еще бренди и уже собирался укладываться, как вдруг ему в голову пришла странная мысль. Такая странная, что у него прямо дыхание перехватило. Она зародилась под громкий перестук зубов молодого Графа. Тоуд сидел как громом пораженный и вертел головой, будто таким образом надеялся вытрясти из нее эту мысль. Пусть бы летела к кому-нибудь другому!

Мысль эта была не о себе, а о юном Графе, и вот какая: этот несмышленыш дрожит от холода, кажется, очень несчастен и нуждается, да, определенно нуждается в чем-то большем, чем здоровый оптимизм и здравый совет ложиться спать.

— Вот, — сказал Тоуд не без некоторой заботливости, — похоже, вы очень озябли. В темноте я не могу этого видеть, но слышу прекрасно, и это меня расстраивает.

Тоуд порылся в чемодане с одеждой, которую предусмотрительный Прендергаст положил в катер на всякий случай, и обнаружил один из своих старых твидовых костюмов.

— Накиньте-ка этот пиджак, чтобы согреться. Утром я вас разбужу.

— Спасибо, месье Тоуд, — сказал замерзший юноша, путаясь в пиджаке, который оказался на два размера велик ему, но пришелся очень кстати. — Я вам очень обязан. Моя мать говорила, что вы очень знамениты. Чем?

— О, слишком многим, — загадочно ответил Тоуд. — Я расскажу вам обо всем подробно завтра утром. А теперь спите, пожалуйста, и мне дайте поспать.

Однако уснуть Тоуд не смог. Он лежал, прислушиваясь к ровному дыханию юноши, которое становилось все глубже и спокойнее. Когда зажглись звезды и взошла луна, Тоуд понял, что сна у него ни в одном глазу, несмотря на то что день выдался долгий и тяжелый. Было в этом что-то необыкновенно сладостное: охранять сон юного существа, каким когда-то был и он сам.

Очень ли он знаменит? Что ж, может быть, и да. То есть конечно да! Но Тоуд вдруг усомнился, а честно ли было втягивать юношу во все эти перипетии. Для Тоуда это в порядке вещей: мокнуть и мерзнуть, попирать общественные устои и нарушать законы, а этой юной жабе нужен…

— Месье, глоток воды!

Парнишка сидел, освещенный луной, в Тоудовом пиджаке, и Тоуд неожиданно для себя кинулся шарить в ящиках в поисках фляги с водой. Она сегодня уже попадалась ему на глаза. Аккуратный Прендергаст каждый день менял в ней воду.