— Задача ясна? — властно спросил он.

— Уволь ты меня от этого, Терентий, — вдруг тонко и жалобно начал Григорий. — Уволь по старой дружбе. Боюсь я… Ведь если узнают люди, что я… Господи, убьют ведь где-нибудь в переулке…

— Сделай так, чтобы не узнали, — холодно посоветовал Зеркалов.

— Господи, да отец первый растрезвонит по селу.

— Коли боишься, так не рассказывай ему. Сейчас, к примеру, отец спит? А пока мы с тобой тут… беседуем по-дружески, уж можно бы туда и обратно… — Терентий махнул рукой в сторону Гнилого болота. — Ведь рядом почти… — Он спрятал наган в карман, встал, намереваясь уходить. — Так что… концы, как говорят, с тобой. Выполняй задание. И не дай бог тебе ослушаться!..

— Да ведь развезло сейчас. Не то что в болоте — в любом логу утонешь! — сделал последнюю отчаянную попытку Григорий.

— Ничего! Через день-два вода скатится. А ночью подмерзает. Что нам и важно… В общем, смотри. Шутки шутить мы не собираемся…

Терентий Зеркалов ушел тем же путем, каким и пришел. Вокруг Григория стояла густая тишина, пахло свежей мокрой землей, тянуло из леса знакомым с детства, всегда волнующим запахом лопающихся почек… Иногда, сидя здесь, Григорий слышал глухие хлопки выстрелов, доносящихся из ограды лопатинского дома. Там кого-то расстреливали. Прилипая спиной плотнее к стене, Григорий думал тогда: «Вот и все… жил — и нет. Много ли надо человеку, чтобы помереть». Сегодня же выстрелов было не слышно…

И вдруг на ближней улице послышался топот несущейся во весь карьер лошади. Раздался выстрел, посыпались стекла, и прорезал тишь предсмертный крик:

— А-а-а!..

Крик оборвался на самой высокой ноте, а эхо еще несколько секунд плутало по лесу. «Ишь человек уж убит, а крик его все плавает над землей», — мелькнуло в голове Григория. И тотчас облился холодным потом, вспомнив, как стоял против него Терентий с наганом: «Выстрелил бы ведь, дьявол!! Ему что?»

И подумал с ужасом: и его, Григория, предсмертный крик плавал бы так же над деревней… А самого бы уж не было в живых.

Отшумели вешние воды, помолодела земля, запестрели на лугах цветы, не заботясь о том, что расцвели напрасно, что людям сейчас не до них…

В доме Бородиных ничего не изменилось. Бабка-стряпуха по-прежнему молча варила обеды и ужины, когда приходило время, молча ставила еду на стол и, так и не вымолвив ни слова, отходила прочь. Петр молился на образа и, храня гробовое молчание, лез за стол. Потом поворачивал землистое лицо к сыну, и Григорий молча сползал с кровати.

Пойдет ли теперь отец к Зеркалову или не пойдет — Григория мало беспокоило. Другими мыслями был занят его ум.

Он помнил последний разговор с Терентием и целыми сутками ломал голову над тем, как отвязаться от него. И хотя знал, что Терентий Зеркалов не бросал слова на ветер, предупреждая: «И не дай бог тебе ослушаться!» — все-таки тянул. И когда уже зашевелилась в душе Григория надежда: «Может, не придет, может, минует…» — он однажды увидел Терентия в темноте сидящим на лавочке возле дома. Он не встал, когда Григорий подошел, даже не пошевелился. Только произнес коротко и угрожающе:

— Ну?!

— Так я… Я ждал… Договориться бы надо… А в общем, конечно… куда же денешься от вас…

— Ты не крути, сволочь!.. Может, ты думаешь, мы играем с тобой? Может, ты все еще думаешь, что в армию не призван?..

Терентий говорил, не повышая голоса, вяло и тихо, вроде совсем без гнева.

— Ты вот что, Терентий, не сволочи меня… Может, я смерти Веселова больше твоего желаю…

— Н-ну, пожалуй, поверю, — тягуче протянул Зеркалов.

Григорий сел рядом на лавочку. Терентий чуть отодвинулся.

— Я сделаю, — тихо начал Григорий. — Это только говорят, что, мол, нету пути туда, засосет любого, кто пойдет… Я все тропки знаю… почти не хуже отца… — Он помолчал, взглянул на Зеркалова и еще раз повторил: — Да, не хуже отца… Он-то вырос и всю жизнь на болоте этом, можно сказать, провел. Ночью может пройти его вдоль и поперек. Только один раз пришлось заночевать нам среди трясины. И то потому, что ливень ударил, вспухло все, водой взялось…

Зеркалов терпеливо слушал, ждал, пока Григорий сам не замолчит. Усмехнувшись, бросил через плечо:

— Куда клонишь? Отец твой по дому-то ходит теперь запинаясь…

Григорий вздохнул и опять заговорил торопливо:

— А я что? Не знаю, что ли? Я ведь к тому… — И, наклонившись к Зеркалову, зашептал еще быстрее: — Все сделаю, выведаю. И… и скажу отцу, где Андрюхины партизаны. А он уж не вытерпит, побежит. Ты не смотри, что он с костылем, он проводит вас. А мне самому нельзя дорогу показывать. Потому объявлюсь.

— Ну и что с того? — спросил Зеркалов с насмешкой, хотя отлично знал, почему Григорий не хочет объявляться. Но Григорий на этот раз не заявил прямо, что боится, помялся и вымолвил неожиданно для самого себя: