— Зачем? — спросил Веселов, внимательно оглядывая его с головы до ног.

— Так ведь я… все-таки… — Федот кивнул в сторону леса.

— Что же, пришел — живи, — спокойно проговорил Веселов.

Тогда Федот опустился на некрашеный, лоснящийся от грязи табурет, начал торопливо объяснять:

— Я ведь что? Я кабы сам… С тобой тогда зря не пошел, вот что. Зато помои из-под Гордея потаскал… Э-эх, чего там! А теперь как мне? Думал тоже: к вам податься — сразу к стенке меня, да и Зеркалов не простит, пошлет людей — пришибут. Он достанет, руки у него пока длинные. И там оставаться — верная смерть. Не от пули, так от мороза. А у меня домишко ведь тут, хоть никакой, да и жена также…

— Кто это сказал, что мы тебя к стенке поставим? — спросил Андрей.

— Ну-у… так говорили у нас… в отряде, — неопределенно ответил Федот. — Рассказывали, будто вы Игната Исаева да Кузьму Разинкина замучили тут за то, что сыновья их у беляков воюют. А потом дошел слух: Кузьма с Игнатом живут да здравствуют… И вдарило мне в башку: «Может, пугают нас, а?» Ночами размысливал: ведь я кто? Разве я враг тебе, к примеру? Вот и припер домой после домыслил…

Андрей рассмеялся.

— Правильное домыслил, Федот.

Артюхин тоже улыбнулся, сказал:

— Ну, благодарствуем… — и направился было к двери, но вдруг остановился, оглянулся на Андрея.

— Чего тебе еще? — спросил Веселов.

— Так все же… Непонятно мне. Гордей Зеркалов как поймает кого… кто за Советы воевал, немедля в расход, без разговоров. А вы… Я вот пришел — ты говоришь: живи. Игната Исаева, Кузьму Разинкина тоже не трогаете. Чудно… Объясни поподробней.

— Так я же объяснил уж, Федот, — проговорил Веселов. — Мы различаем, кто враг нам, кто нет. Время сейчас такое, что многие семьи надвое раскололись. Пройдет еще немного времени — все, как ты вот, домыслят, что к чему.

— Это Игнат-то Исаев домыслит? Вряд ли…

— Ну, тогда пусть сам на себя пеняет… Чуть заметим, что сети против нас вьет, — раздавим. Сил теперь у нас хватит.

Когда за Артюхиным закрылась дверь, Андрей посмотрел на молчавшего Семенова с немым вопросом: может, мол, неправильно я с Артюхиным поступил? Семенов понял это, встал.

— Нет, нет, Андрей. Все правильно…

Нахмурив свои лохматые брови, Семенов прошелся по кабинету, стал застегивать неизменный, потрескавшийся за многие годы кожан. Потом проговорил:

— Ну, поеду я дальше. Учить тебя мне нечему, сам во всем разбираешься правильно. Молодец, Андрюша, окреп.

Андрей отвернулся от Семенова и стал смотреть в окно. Семенов протянул ему руку.

— Ну? Вопросы есть? Нету. Значит, до свидания.

— Счастливый путь, Федор.

Семенов шагнул к двери, остановился.

— Нет, что-то еще, вижу, есть у тебя. Выкладывай.

Поколебавшись, Андрей проговорил:

— Я уж давно думаю, Федя… Ты вот говорил — правильно я… И дрался с Колчаком не на страх, а на совесть… А все беспартийный. — И, наконец, обернулся. — Я не знаю, может, рано мне…

Семенов подошел к Андрею, молча взял его за плечи и встряхнул. Сказал глухо, будто даже сердито:

— Я давно жду от тебя, Андрюша, этих слов… И знал, что дождусь. Сам рекомендовать тебя буду в члены партии.

— Ну, спасибо. Спасибо, друг… — почти прошептал Веселов.

— Тебе спасибо, Андрюша… На обратном пути я заеду — и в комитет с тобой… Будь здоров.

Андрей Веселов еще долго стоял у окна, заложив руки за спину.

От Веселова Федот вышел бодрым шагом, громко крикнул через дорогу Тихону Ракитину, вывернувшемуся из-за угла:

— Тихон, здорово! — и побежал к нему рысцой.

— Вернулся, значит? — протянул руку Тихон. — Здравствуй. У Веселова был?

— Ага… Доложился по всем правилам. Так, мол, и так, личный постель-адъютант самого Зеркалова…

— Не испугался он тебя?

— Не-ет, — растянул Федот в улыбке заросший щетиной рот. — Господи, хоть усну сегодня в какой ни на есть человеческой постели. Ну а ты как?

— Да как? Тоже воевали… с такими, как ты.

— Именно. Я и Андрею говорил — а враги разве мы?

На другой день, когда Федот, несмотря на мороз, в одном пиджачишке колол дрова возле своего дома, к плетню подошел Григорий, постоял и проговорил:

— Ишь ты, закалился, видать, в отряде Зеркалова. Чего не оденешься?

Федот обернулся, бросил топор на снег.

— А-а, Гришка… Закалка плохая, брат, там. А ты где воевал? У Андрея, что ли, в отряде?

— Люди дерутся — чего лезть… — нехотя проговорил Григорий. — Мне защищать нечего.

— А мне есть чего? — спросил Федот.

Вопрос был правильный. Но Григорий будто не расслышал его.