Я открыла папку. Вступление и часть первой главы были у меня уже переписаны набело. Я полистала черновики, наброски, отбракованные рисунки. Вздрогнув, вынула из папки один — портрет Стуро. И уставилась на него, надолго оцепенев.

После обеда ко мне подошел Имори.

— Э, милая, гляжу, ты у нас совсем огурец.

— Девочки меня поправили. Знаешь, перемена высоты, усталость…

Имори взял меня под локоток. Мы чинно вышли во двор.

— Чем ты намерена заняться, золотко?

— Книгой. Наблюдениями. После поездки я выбилась из режима.

Он закинул голову, разглядывая тускло-золотой каштановый лист на шпиле колокольни. Погода была ни то ни се. С Алхари наползали какие-то невнятные лохмотья, над долиной рассеиваясь в волглое зыбкое марево. Снег грузно плавился, чернел, но таять не собирался.

— Часть глав я пишу прямо у Сыча, на месте. Сыч настолько добр, что разрешает работать у себя в доме. Заодно я присматриваю за стангревом в его отсутствие.

Но Сыч Имори уже не интересовал. Поглядывая на ворота, Имори щипал себя за бороду.

— Там, внизу, в деревне, как бишь ее…

— Косой Узел.

— Во, во, в Узле этом… там будто трактирчик имеется? Я, когда тебя вчера разыскивал, вроде в трактире справлялся…

— Ты прав. Есть там трактир. И гостинница. Вернее, гостинницей Эрбово заведение назвать трудно, однако две-три комнаты на втором этаже у него всегда свободны.

В основном, для контрабандистской братии. Этого, разумеется, я не сказала.

— А как там насчет пивка?

Ага. Вот это здорово. Оказывается, моего стража пробрало даже раньше, чем я надеялась.

— Всегда пожалуйста. Хоть сейчас.

Имори захмыкал. Трактир ему мерещился пристанью на райском берегу.

— Ладно, Имори, — сказала я, — Мне пора заниматься. Если тебе скучно, сходи в трактир. Или отец велел стеречь меня денно и нощно?

Он фыркнул.

— Моя задача — отвезти тебя вовремя домой. Я тебе не дуэнья.

И зашагал к воротам.

Я же отправилась в лабораторию. Там крепко пахло уксусом: за длинным столом одна из младших сестер готовила свинцовые белила. Она осторожно раскладывала на поверхности эссенции в сосуде тонкие свинцовые стружки, которые постепенно превращались в хлопья и падали на дно. Белила — тоже медицинский препарат, они входят в состав некоторых сложных мазей.

Я открыла шкафчик. Ряды бутылок темного стекла, на каждой — лоскуток пергамента, на пергаменте наименование и дата, когда-то сделанные моей рукой.

Вот этот ряд — стимуляторы. Аралия. Я взяла бутылочку. Панакс. М-м, здесь слишком важна доза. Заманиха. Испытанное средство, сойдет. Э, нет, лучше левзея — действие сильное, а противопоказания практически отсутствуют. Чилибуха. Опять проблема в дозе. Можно устроить себе судороги и рвоту. Родиола. Должна хорошо сработать. Ага. Стрекулия. Вот, что мне требуется. Начнем-ка, братцы, с нее.

Следующим утром, отсидев положенное в храме, я вышла во двор. Мой телохранитель выводил обеих лошадей из конюшни.

— Хочешь прогуляться, Имори? Сразу на двух?

— Я переезжаю, — он кивнул на сумки, — спасибо этому дому, пойдем к другому.

Оказалось, пиво сделало свое дело. В монастыре Имори было смертельно скучно. К тому же, вчера он вернулся слишком поздно (его же никто не предупредил!) и Верба закатила скандал. И утром кто-то из старших прочел ему лекцию о равной неуместности размахивания оружием как перед церковью, так и перед больницей. Короче, совсем человека затретировали. Имори переезжал к Эрбу. По собственной инициативе и к моей великой радости.

— Ты простился с Этардой?

— Само собой. Она меня похвалила, сказала, это разумное решение. Ну, бывай, золотко!

— Эй, и я с тобой. Пригляжу, чтоб тебя удобно устроили. Мне самой в Долгощелье.

Я потрясла папкой.

— Села ты этому Сычу на шею, безобразница, — буркнул Имори, забираясь на лошадь, — Что ж, передавай ему привет от меня.

Стуро, светящийся от счастья, конечно, лучше, чем Стуро, при ходьбе спотыкающийся о собственную губищу. Вот только слова мои он не воспринимает практически одинаково что в том, что в другом состоянии.

— Ты пойми, — в который уже раз подступал я, — Она ведь может еще передумать…

— Нет, — Стуро улыбнулся. — Альса решила. Она пришла. Пришла, понимаешь? Мы теперь — вместе. Мы — семья.

— У нее своя семья есть, Стуро. Это мы с тобой — над Бездной, а ей к нам прыгать — от родни, от жизни налаженной, самой, по доброй воле… Ты ее спросил, хочет она этого или нет?

— Сейчас спросим, — Стуро, просияв, вскочил, чуть не сшиб свою кружку с молоком и выбежал за дверь.

В Бессмараг намылился?