В чём я только не искал средство рассеять сомнения: собрал-таки письма и снова сложил их в сумку, приготовил ужин, поел, прибрал за собой, подмёл коридор, поразукрашивал карту Кенесали... За окнами стемнело, а спокойствие всё не приходило и не приходило. Ждать скорого возвращения девчонки было бессмысленно: если это и вправду свидание, влюблённые могут расстаться не раньше завтрашнего утра. Но даже если она не одна, всё равно мне отчего-то не по себе. Юным девушкам нечего делать в «бессоннице», потому что, начиная с позднего вечера, там толкутся престарелые охотники до молодых тел, причём некоторые из них приходят не одни, а с кучкой головорезов, без зазрения совести способных и убить, и похитить, и жестоко надругаться – всё ради ублажения капризов хозяина. Конечно, уличные патрули «покойной управы» стараются следить за порядком, но слишком часто речные воды выносят на ступени гранитных набережных Нэйвоса распухшие тела пропавших без вести женщин и мужчин: как ни странно, те, кто приносит радость, умирают чаще, чем те, кто грабит и убивает. И с девчонкой может приключиться всё, что угодно, даже самое дурное.

Но бежать сломя голову, да ещё не зная, куда, нельзя: и Сари не поможешь, особенно если помощь всё же потребуется, и сам могу напороться на стилет. Нет, в таких вещах надо быть уверенным. А чтобы обрести такую уверенность, следует...

Найдя в библиотеке сборник карт северной столицы, я разложил ту, на которой был отмечен и Келлос-мэнор, и квартал Бессонных ночей, мысленно прочертил соединяющую их линию – прочертил напрямую, не вдоль улиц, а прямиком через дома. Если предположить, что в этом направлении между мной и Сари проходит Поток, пусть не настоящий, а придуманный, можно установить, спокоен он или же наполнен волнением. Но раз в материальном мире его не существует и существовать не может, для того, чтобы погрузиться в него, мне нужно... погрузиться в своё собственное сознание.

Сосредоточить внимание на карте, вглядеться в линии и цветные пятна до такой степени, что они начинают расплываться... Представить в воображении сначала каменные плитки переулков Килийского квартала, засыпанные снегом, потом – брусчатку мостовых ближе к центру города, расчищенную и не слишком, в плешках слякоти от вылитых из окон помоев: если горячие, то их теплоты хватает, чтобы протопить ледяную корку до камня... Окна первых этажей сплошь закрыты ставнями, потому что редкие фонари не освещают улицы, а наполняют их странными тенями, недвижными и колышущимися, словно от ветра... Надо подняться повыше, над крышами, над глиняной черепицей, выкрашенной в красный и синий цвета, над печными трубами... Подняться в ночное небо, взлететь вместе с Потоком, свободно и беспечно, чтобы в следующий миг устремиться вниз по крутой дуге, ворваться в «бессонницу», припасть к ледяным щекам камней, ища следы той, что прошла по ним, ведомая надеждой и жаждой...

Боль ударила в виски, заставила пошатнуться и ухватиться за стол. К горлу подступила тошнота. Я открыл глаза и снова взглянул на карту города: линии, очерчивающие квартал Бессонных ночей, явственно расплылись, потеряв прежнюю стройность. Опять испортил карту. Конечно, верну всё обратно, сделаю даже лучше, чем было, но... В который раз буду злиться, что вынужден прибегать к перу и чернилам там, где раньше мог справиться даже тенью мысли. Однако это переживание – пустяк по сравнению с опасностью, которая угрожает Сари. Угрожает с самого первого шага в границы квартала.

Одеваюсь я всегда быстро. Наверное, потому, что не забочусь о внешней красоте: подумаешь, выношенная куртка, шапка виснет на ушах, а рукавицы от разных пар... Тепло? Да. И это главное!

Бежать бегом не решился: проходы между мэнорами если и чистились, то именно с той скоростью, о которой мечтает каждый, когда заходит речь о встрече со смертью, а мне не было никакого смысла подворачивать ноги или разбивать лицо, потому пришлось избрать из всех доступных способов передвижения быстрый шаг. Когда улицы стали попросторнее и почище, ускориться тоже не удалось: из-за прохожих, которые шли по своим делам, совершенно не желая принимать ни малейшего участия в моих. Но всё равно, до «бессонницы» я добрался за считанные сорок минут, что для меня было равносильно подвигу.

Квартал Бессонных ночей тянется вдоль Мраморного кольца почти на милю, да и в глубину простирается примерно на такое же расстояние, и искать почти в сотне домов и домиков одну-единственную девчонку так же бессмысленно, как копаться в стогу сена, если уронишь туда иголку. Но у меня в местном «сене» есть знакомые. Знакомая. И если она сейчас свободна...

– Тэйли, какая встреча! Ты меня совсем забыл, негодник!

Круглолицая миловидная толстушка с красноватыми прядками в тёмных волосах погрозила пальцем, но серые глаза совсем не сердились: мне были рады.

Hevary Локка – управительница одного из домов свиданий – прикрикнула на девушек, советуя вернуться к исполнению обязанностей, а не разглядывать гостя, который «не про их честь», и потащила меня в одну из дальних комнат, где толкнула на низенькую кушетку, а сама весело плюхнулась рядом.

– Ну, рассказывай, что у тебя новенького?

– Да что у меня может быть, Лок?

– Ещё не женился? Смотри, сама тебя захомутаю!

– Не шути так... Да и какой с меня прок, как с мужа?

Толстушка окинула придирчивым взглядом мою фигуру и протянула:

– Как с мужа, может, и не большой, но как с плетельщика... Уж я бы тебя в покое не оставила, можешь быть уверен!

Локка знала, о чём говорит: недаром две трети времени обучения в Академии мы провели бок о бок. Правда, хохотушке с пышными формами было не слишком интересно плести заклинания, зато половина моих сверстников и парней постарше оказались не на шутку ею увлечены, а значит, девушке было, чем заняться помимо учёбы. Надо отдать Локке должное: она никогда не позволяла лишнего ни себе, ни своим друзьям, потому и заслужила уважение даже у тех, кому отказывала. Я за толстушкой не бегал, потому что в то время моя голова была забита вовсе не любовными переживаниями, но пару раз оказанная в сдаче экзаменов помощь, приятная пирушка, рассеянность, принятая за терпимость – и мы подружились. Впрочем, Локка не закончила обучение: умер её единственный дядя, оставив племяннице наследство в виде... дома свиданий. Кто-нибудь другой расстроился бы, а толстушка, напротив, заявила, что видит в случившемся веление свыше, и без угрызений совести приняла в управление семейное хозяйство. Впрочем, мне (в личной беседе, после значительного количества эля) она призналась, что попросту не могла поступить иначе: дядя растил её с раннего детства, оплачивал капризы, устроил в Академию, в общем, делал всё, чтобы жизнь наследницы была достойной и счастливой. Даже утаивал, что именно приносило ему доход. А на похоронах Локка плакала: не громко, почти беззвучно, но очень долго...