— Что-то не припоминаю, — озабоченно хмуря лицо и думая совсем о другом, ответил Черножуков.

— Между прочим, наш далекий предок оказался приблизительно в таком же положении, как и мы.

— Это мы оказались в таком же положении, — бросил Александр.

— Верно, — поддакнул Андрей, — и тогда князь решил: пробиться силою или погибнуть, сражаясь. При этом сказал своей малочисленной дружине замечательные слова: «Не посрамим земли русской, но ляжем костьми, мертвые бо срама не имут».

Стреляли отовсюду. Пули цокали по камням, противно позвякивали, шуршали в кронах арчовых деревьев, рвали ночь, кромсали ее. С неба падали крупные звезды, иные из них нисходили до темных гор, до деревьев, терялись в листве, как в распущенных волосах.

— Старшего лейтенанта Минакова ко мне! — приказал Черножуков рядовому Валентину Алокину.

Вскоре командир взвода перевалился через валун и оказался прямо перед ротным.

— Вот что, — без лишних слов начал Черножуков, — надо найти выход из этого мешка, и он есть, потому что безвыходных положений не бывает...

Вместе с Минаковым в темноте исчез и Борисов, который решил обойти все взводы, ведущие бой.

Владимир Минаков вернулся, когда высокие звезды к полночи гранеными алмазами выткали яркие узоры на темно-бархатной глади небосвода.

— Докладывайте, — нетерпеливо бросил командир роты, притягивая взводного в свежевырытый окоп.

— Отдышаться дайте, рафик сардар, — с возбуждением сказал Минаков, и уже по интонации его голоса, по обращению «рафик сардар», что на языке дари означает «товарищ командир», Черножуков уловил: разведка прошла успешно.

— Есть между огневыми точками душманов проход к горному выступу, — докладывал командир взвода. — С виду он неприступен, но наша группа преодолела его и поднялась к горному перевалу. Все свои силы «духи» свели в долину.

Вслушиваясь в дробную перестрелку, Черножуков приказал взводам в строгом порядке следовать за разведчиками. Заранее была прекращена с нашей стороны всякая стрельба. Но когда душманы сунулись, то получили достаточную порцию свинца. Тем временем рота начала выход из ловушки. И ни разу не раздалось ни звона оружия, ни стука солдатского котелка, ни шума сорвавшегося из-под ног камня. Последней уходила группа прикрытия под командованием старшего лейтенанта Борисова: «Это мое дело, комиссарское», — сказал он офицерам. Знал, что малейшая оплошность могла стоить ему жизни...

Через несколько дней командир подразделения афганской армии привез в батальон, которым командовал майор Терехов, пожилого дехканина в рваном халате, насильно мобилизованного душманами в банду и покинувшего ее при первой возможности. Он-то и рассказал, как утром бесновался пегобородый главарь «духов», когда после предпринятой атаки выяснилось, что советские солдаты исчезли из долины, словно призраки. В ярости пустил он плеть по плечам караульных, в один голос причитающих, что только шайтан мог унести русских аскеров.

— Если и был шайтан, так это Черножуков, — смеялись в батальоне. — Его солдат впору горными оленями именовать, по любой тропе пройдут.

В роте к таким разговорам относились с долей иронии. Дело в том, что при разборе происшедшего эпизода, едва не стоившего многим жизни, старший лейтенант Борисов изрек не всем понравившуюся фразу: «Мы с вами, товарищи, будем считать, прошли всего лишь мектеб (начальную мусульманскую школу)».

— Правильно старший лейтенант сказал, — поддержал Борисова прапорщик Виктор Видлога, секретарь партийной организации роты, всегда спокойный, не теряющийся ни в какой обстановке здоровяк с внимательным взглядом добрых глаз. — Надо настойчивее овладевать боевым мастерством, школой боя. В роте Виктор самый старший, 1951 года рождения. Говорил он всегда степенно, взвешивая каждое свое слово, а если совет давал, то надежный, Черножуков — и тот иногда обращался к нему: «Ну а что вы думаете, Виктор Петрович?» И прапорщик неторопливо, казалось, даже пули над головой не могли заставить его поторопиться, начинал излагать свои мысли.

Однако исключения все же бывают. Однажды он случайно оказался в незнакомом кишлаке. Вдруг ротный по рации услышал его голос. Услышал и удивился частоте слов, с которой прапорщик сообщал о душманской засаде.

— В чем дело? — взволнованно перебил его Александр.

— Кажется, влип, товарищ командир... — Видлога замолчал, то ли отстреливаясь от наседавших бандитов, то ли подыскивая нужные слова, чтобы поточнее объяснить вот это самое «влип». — Сзади «духи», а впереди глухая стена дувала. Преодолеть ее невозможно. Себя мишенью выставлю. В общем, передай нашим, пусть не поминают лихом.

Видлога обращался к Черножукову уже на «ты», как бы подчеркивая, что он уходит из его подчинения.

— Ну, это вы бросьте, — осадил его Черножуков, лихорадочно соображая, как оказать помощь.

До кишлака никак не меньше четырех-пяти километров — пока их преодолеешь, душманы могут одолеть сопротивление прапорщика. А вот если ему удастся дувал перескочить, тогда им его не взять, во всяком случае — до подхода помощи. Дорого бы он, Черножуков, дал, чтобы оказаться там, рядом с подчиненным. Своими глазами оценил бы сложившуюся обстановку. Может, вдвоем и высмотрели бы дырочку. Наверняка она есть.