– Кстати, дорогой кузен, – говорит он после кофе, – соблаговолите осмотреть помещение. Знаю, вы человек со вкусом. Недавно я обставил дом по случаю женитьбы. Однако, кажется, не очень удачно подобрал мебель. Пожалуйста, выскажите ваше мнение по этому поводу.

– Охотно, – говорит Бернак, – никто лучше меня не смыслит в этом, готов биться об заклад, сейчас я оценю меблировку с точностью до десяти луидоров.

Д'Альдур устремляется к лестнице, подав руку очаровательной кузине. Бернака помещают между четырьмя сестрами, и в таком порядке все заходят в очень темные боковые покои.

– Вот комната новобрачных, – говорит д'Альдур старому ревнивцу, – взгляните на это ложе, кузен, вот где моя супруга вскоре утратит свое целомудрие. Миг настал. Сколько она еще может томиться?

Последнее слово служило сигналом к действию. Тут же четыре плутовки набрасываются на Бернака. Каждая вооружена пучком розог. С него стаскивают штаны, две женщины его держат, две другие, сменяя одна другую, основательно секут.

– Дорогой мой кузен, – восклицает д'Альдур во время порки, – разве не говорил я вам вчера, что вас обслужат согласно вашим вкусам? Я не придумал ничего более приятного для вас, нежели воздать то, что вы каждый день предоставляете этой очаровательной женщине. Вы ведь не варвар и не заставили бы ее испытывать то, что вам самому не угодно было бы получить. Таким образом, льщу себя надеждой, что доставляю вам удовольствие. Однако данной церемонии недостает еще одного обряда. Говорят, кузина моя, несмотря на столь длительное совместное с вами проживание, еще столь же нетронута, как если бы вас только что обвенчали. Бьюсь об заклад, это упущение с вашей стороны, безусловно, происходит оттого, что вы не знаете, как за это взяться. Сейчас я покажу вам как, друг мой.

При этих словах отважный кузен под ритмичный аккомпанемент розог бросает кузину на ложе и на глазах недостойного супруга делает ее женщиной. В тот же миг церемония завершается.

– Сударь, – обращается д'Альдур к Бернаку, сходя с алтаря, – возможно, вы сочтете урок этот излишне сильнодействующим. Однако, признайте, нанесенный вами ущерб был ничуть не меньшим. Я не являюсь и не желаю быть в дальнейшем любовником вашей жены, вот она, сударь, возвращаю ее вам, однако на будущее советую обращаться с ней как подобает. Иначе она вновь обретет в моем лице мстителя, который обойдется с вами куда менее бережно, нежели сегодня.

– Сударыня, – говорит взбешенный Бернак, ваше поведение поистине...

– Именно такое, какого вы заслуживаете, милостивый государь, – отвечает Люрси. – Если все же оно вам не по вкусу, вы вправе предать его огласке. Каждый из нас изложит свои доводы, и увидим, кто из нас двоих более потешит публику.

Смущенный Бернак кается в своих провинностях и, не выдумывая больше софизмов для их оправдания, бросается на колени перед женой с просьбой простить его. Нежная и великодушная Люрси поднимает и целует его. Оба возвращаются домой, и уж не знаю, какими средствами воспользовался Бернак, однако с тех пор во всей столице невозможно было отыскать более задушевной, дружной и добродетельной супружеской четы.

Одни из главных недостатков дурно воспитанных особ – беспрестанно исходящие от них бестактности, злословие и клевета на все и вся, причем в присутствии людей, которых они вовсе не знают. Трудно вообразить, сколько неприятностей порождено такого рода болтливостью. Какой порядочный человек, слыша, как порочат то, что ему небезразлично, не поставит зарвавшегося глупца на место? При воспитании юношей им в очень малой степени внушают необходимость благоразумной сдержанности. Не обучают их и знанию света, не разъясняют как следует тонкости этикета, психологию и пристрастия людей, с которыми им предстоит жить бок о бок. Вместо этого молодым людям прививают массу бесполезных сведений, естественно забывающихся с наступлением зрелого возраста. Складывается впечатление, что из них воспитывают капуцинов: сплошное ханжество, притворство, пустословие и ни единого нравственного правила.

Мало того, спросите юношу об истинных обязанностях его по отношению к обществу, выясните, в чем состоит долг перед самим собой и перед другими, узнайте, как следует себя вести, чтобы стать счастливым. Он ответит, что ему преподали, как слушать мессу и читать молитвы, однако он никогда не слышал об интересующих вас понятиях, ведь его выучили науке петь и танцевать, а не искусству жить среди людей. Приключившаяся из-за подобного недоразумения история не имела серьезных и кровавых последствий, а напротив, завершилась довольно забавно. Желая рассказать о ней поподробней, мы на несколько минут злоупотребим терпением наших читателей.

Пятидесятилетний господин де Ранвиль был одарен сдержанным нравом, особо высоко ценимым в свете. Сам он смеялся мало, однако обладал талантом заставлять смеяться других. Хладнокровной подачей своих язвительных острот, шутовским выражением обычно неулыбчивого лица и умением выдержать паузу он порой в тысячу раз лучше веселил компанию, нежели многие навязчивые тяжеловесные болтуны, монотонно повторяющие одну и ту же шутку и безудержно смеющиеся сами, ничуть не заботясь о развлечении слушателей. Господин де Ранвиль занимал ответственный пост в откупном ведомстве. Стараясь отрешиться от мыслей о крайне неудачном браке, некогда заключенном им в Орлеане, где он и оставил недостойную супругу, он проживал в Париже в обществе одной очень красивой особы, бывшей у него на содержании, и нескольких не менее приятных, чем он, друзей, тратя по двадцать-двадцать пять тысяч ливров ежегодной ренты.

Любовница господина де Ранвиля была не девицей, а замужней дамой, что делало ее еще пикантней, ведь, как известно, привкус адюльтера часто придает особую остроту наслаждению. Она была необыкновенно хороша, тридцати лет, с прекрасной фигурой. Расставшись со скучным и заурядным мужем, она покинула провинцию и приехала искать счастья в Париж, где в скором времени его и нашла. Как всякий истинный распутник, Ранвиль был падок на лакомые кусочки и никак не мог упустить подобный случай. И вот уже три года с помощью заботливого обхождения, большого ума и больших денег ему удавалось заставить эту женщину забыть о печалях супружества, встретившихся ей на жизненном пути. У обоих была сходная участь, и они утешались вдвоем, еще раз убеждаясь в великой истине, впрочем, ничего не исправляющей в нравах: в мире существует столько несчастливых супружеских пар, а следовательно, столько горя лишь оттого, что глупые или корыстные родители подбирают детям состояние вместо чувства, ибо, как часто говорил Ранвиль своей подруге, совершенно очевидно, что не одари ее судьба невыносимым мужем-тираном, а его – блудливой женой, а соедини она браком их двоих, – вместо терний, по которым они так долго ступали, путь их был бы усеян розами.