Шрифт:
Углубившись в свои невеселые размышления, она не сразу заметила, что Нептун схватил ее зубами за подол рубашки и куда-то тащит. И только когда оказалась у двери, ведущей в коридор, спохватилась:
– Куда ты, Нептун?!
Разумеется, он снова не ответил! Может быть, потому, что не хотел выпустить рубашку Ирены? Толкнул задом дверь и потащил девушку в коридор.
– Да ты с ума сошел? – шипела она испуганно. – А если кто-то увидит? Решат, что я хочу сбежать! Пус-сти сейчас же!
Нептун делал вид, что не слышит. Вихляясь крепким, мускулистым телом, он пятился дальше и дальше через анфиладу комнат, а Ирена, холодея от страха, тащилась за ним, пытаясь выдернуть из его пасти подол. Но это было невозможно.
Вокруг слабо, сладко пахло медом: весь день по всем комнатам, готовясь к приезду гостей, вощили мебель и полы – натирали воском. В полированных стенках шкафов сияли лунные блики.
Наконец Ирена и Нептун оказались в просторной комнате, где все было залито ярким голубоватым светом. Эту роскошную комнату Ирена узнала сразу. Эти картины, этот огромный шкаф, набитый книгами… Графский кабинет. Вот здесь в первый же вечер их с Игнатием приезда в Лаврентьево он палил из пистолетов по изысканному фарфору. Ирена думала, что Игнатий расстрелял все заряженные пистолеты, ан нет – один все же приберег напоследок…
– Пойдем дальше, Нептун, – сказала она глухо. – Пойдем дальше, тоскливо мне здесь…
И только тут поняла, что бульдог уже отпустил ее и не собирается никуда тащить. Он прыгал около книжного шкафа. Прыгал, бил лапою по ключу, который торчал в скважине, оборачивался к Ирене, повизгивал нетерпеливо…
– Тише, услышат! – испуганно шепнула она, однако Нептун не унимался, визг его сделался просто-таки истерическим, и Ирена, в самом деле боясь, что Адольф Иваныч услышит стоны своего любимца и придет на них, открыла шкаф:
– Чего тебе тут надо? Почитать захотелось? В самом деле, лучше бы твой хозяин научил тебя читать, чем…
Ба-бах! Нептун подпрыгнул и сшиб с полки какую-то коробку, лежащую на книгах. Коробка свалилась с грохотом, который показался Ирене оглушительным. Она сжалась в комок на полу, ожидая, что вот-вот распахнется дверь и ужасная ручища Адольфа Иваныча вцепится в ее волосы. Но в доме царила прежняя сонная тишина, только Нептун довольно урчал.
Ирена осмелилась поднять голову и увидела, что он что-то жует.
Сигара! Да ведь он жует сигару! Коробка, которую он сшиб, была полна сигарами!
Ну и псина… Ох и псина… Умнее иного человека! Запомнил слова Адольфа Иваныча, что только Ирена может дать ему сигару, приволок ее сюда…
Однако он отравится, если сожрет столько табаку!
Ирена торопливо начала собирать сигары с полу. Их был тут не один десяток, они еле помещались обратно. Две или три Нептун подгреб лапой себе под брюхо, их не достать, но остальные нужно положить в коробку и спрятать в шкаф да запереть покрепче. А потом быстрей вернуться в свою каморку, пока никто не застиг ее здесь.
Расписная деревянная коробка показалась ей знакомой. Да ведь именно ее показывал Ирене Игнатий, именно ее завещал граф Лаврентьев своему несчастному сыну… Какая жестокая издевка!
Ирена дрожащими руками укладывала сигары, как вдруг увидела, что на полу валяется какой-то листок. Наверное, он лежал под сигарами.
Надо скорей подобрать его и положить на место. Никто не должен догадаться, что коробку брали!
Ирена подняла листок. Он был исписан ровным, крупным почерком. Она невольно вчиталась – и все поплыло у нее перед глазами.
Глава XXI
ЗАВЕЩАНИЕ ГРАФА ЛАВРЕНТЬЕВА
«Игнатий, мой дорогой сын! Я в первый раз называю тебя так – в первый и последний. Наша жизнь прошла во взаимных пререканиях, в вечном недовольстве друг другом, в ссорах и сварах. Да, у меня были основания выражать тебе неудовольствие… но я не хочу тратить на это последние часы моей жизни.
Я умираю и знаю это. Проклятый цирюльник лишил меня жизни одним движением своей бритвы, хотя не перерезал мне горло, а срезал всего лишь пустяшную мозоль. Антонов огонь пожирает меня… на завтра назначена операция, но что-то говорит мне, что я не переживу ее.
Ну что ж, надейся на лучшее, но готовься к худшему, гласит самая великая мудрость, усвоенная мною за жизнь. Уповая на милосердие Божие, я все же должен подумать о том, как пойдут дела после моей смерти.
Сын мой, дорогой мой сын, я был к тебе несправедлив и только теперь понимаю это. Спешу испросить у тебя и твоей матушки прощения. Я давно подписал вольную для тебя и для Степаниды, моей законной жены. Да, когда-то давно я повенчался с нею тайно, но, томимый гордыней, которая оказалась сильнее моей любви, уверил ее, будто венчание то было подстроенным, фальшивым, недействительным. Я любил ее безумно, однако она не хотела стать моей иначе, как после свадьбы. Она измучила меня. Мне казалось, что она любит не меня, а мой титул, жаждет с моей помощью разбогатеть, стать графиней… Именно поэтому, овладев ею, я отомстил за свое унижение, солгав о нашем венчании. Ну что ж, я добился большего, чем хотел: Степанида возненавидела меня и передала эту ненависть по наследству тебе. Проклятая гордыня продолжала подстрекать меня… Я прожил одиноким, хотя мог бы наслаждаться семейным счастьем. Теперь ничего не исправить – можно только загладить ту обиду, которую я причинил тебе и твоей матери.