– Это сумасшествие! – Я невидяще смотрела в потолок над диваном, ловила на нем неясные блики заходящего солнца и пыталась переосмыслить то, что только что произошло. – Вы это понимаете? Ну почему вы молчите! Что вы натворили?

– Творили мы это вместе, если я не ошибаюсь, – ответил он мне абсолютно ровным голосом, слез с дивана и, не стыдясь собственной наготы, вышел из гостиной.

Через минуту я услышала шум льющейся воды в ванной.

Сейчас он примет душ, наденет свой халат, что висит слева от двери на гвоздике. И вновь вернется сюда. И вернется он уже не таким, каким был двадцать минут назад: порывистым и неукротимым, не желающим слушать никаких возражений и протестов. Нет, он выйдет оттуда спокойным, может, чуть язвительным. Это нужно ему сейчас. Нужно, чтобы избежать неловкости после всего, что произошло. Чтобы избежать неизбежного объяснения, которое непременно должно состояться. Господи, сколько бы я сейчас отдала, чтобы этого ничего не было! Ни его возвращения, ни его холодных и насмешливых, все понимающих глаз. И уж тем более объяснений! Не нужно было этого ничего сейчас. Ни мне, ни тем более ему. Что произошло, то произошло.

Дикость? Кощунство? Может быть... Но никто из нас двоих, обезумев и шагнув за черту, не посмел остановиться. Мы ухватились друг за друга, как утопающий хватается за соломинку, как умирающий ловит последний глоток воздуха в надежде продлить свою жизнь. Наверное, нам тоже казалось в этот безумный миг, что в нас двоих – спасение друг для друга. Нам некогда было думать тогда, что отрезвляющая пустота непременно наступит и поглотит краткое мгновение сумасшедшего восторга. И вот она наступила. И я не знала теперь, что мне делать, куда девать глаза и что говорить, когда он выйдет из ванной. Так противно и мерзко на душе у меня не было никогда.

Бежать! Точно! Вот что мне сейчас поможет. К тому же то, что я задумала сделать, не терпит ничьего присутствия рядом.

Чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся со стороны ванной, я пулей соскочила с дивана и принялась собирать свои вещи, которые господин полковник в пылу страсти раскидал по полу. Мне удалось одеться лишь наполовину, когда над ухом раздалось его раскатистое:

– Та-ак...

Он выхватил из моих рук бриджи, отшвырнул их куда-то к окну и, оставив меня стоять в одних трусах и коротенькой курточке, вновь улегся на диван. Был он, как мною и предполагалось, в своем полосатом банном халате. И взгляд у него был точно таким, каким его нарисовало мое воображение: спокойным, чуть снисходительным, с чем-то непонятно ядовитым, мелькающим на самом дне его непроницаемых фиолетовых глаз. Вот сейчас он откроет рот и скажет какую-нибудь очередную гадость в мой адрес... Ну и пусть! Может, оно и к лучшему. Не нужно будет тогда пытаться объяснять ему причину моего несостоявшегося бегства.

Полковник и в самом деле заговорил со мной, но сказал совсем не то, что я думала. Причем сказано это было так, что я мгновенно залилась краской по самые уши и в очередной раз кинулась подбирать свои бриджи с пола.

– Ты не ответила, Сашенька, – попенял он мне, не меняя положения и не делая попыток подойти ко мне.

Господи, лучше бы он нагрубил мне. Лучше бы оскорбил. Чем таким вкрадчиво ласковым голосом спрашивать о том, хорошо ли мне с ним было!

Что отвечать? Солгать или сказать правду? А если правду, то какую? Ту, что нужна ему, или ту, что есть на самом деле? Я выбрала последнее и честно ответила, что не знаю.

Я и на самом деле не знала, потому что не понимала, что со мной происходило в тот самый момент. Вспышка безумия? Да, скорее всего, потому что страстью это не назовешь. Это и в самом деле было безумием, во всяком случае, с моей стороны. Все горе, которое накопилось во мне за последние дни, сделало меня безвольной и безрассудной в тот миг. И я совершила то, чего не могла себе представить в самом страшном своем кошмаре еще неделю назад.

– Куда ты собралась? – снова пристал ко мне полковник и чуть привстал с места, облокачиваясь на локоть.

– Никуда. Просто оделась, – соврала я, кляня себя за малодушие. – Вдруг Вика вернется, а тут такое...

– Вика не вернется, – мрачно изрек он и встал-таки наконец. – И тебе это известно не хуже, чем мне. Она похищена... Похищена теми же самыми людьми, что и твой Славка. И теми же самыми людьми, которые до этого дважды навещали твою квартиру. В первый раз с познавательной целью, совсем не подозревая о том, на что они там наткнутся. Да, да, я диск имею в виду... Второй раз – за тем, чтобы встряхнуть тебя как следует. Думаю, это было сделано умышленно, чтобы побудить тебя к каким-то действиям. Каким – пока не знаю.

– Это вам что же, спички сумели нашептать? – съязвила я, игнорируя его «ты» и упорно отгораживаясь от него своим «вы». – И вообще, я представления не имею, о чем вы!

– Врешь! – Он встал сзади меня, и тут же его пальцы больно стиснули мои плечи. – Ты все врешь, Саша. Зачем? Разве мы теперь не по одну сторону баррикад...

– После того, как встали с одного дивана? – ехидно закончила я за него и тут же почувствовала, как полковник ослабил хватку, а через мгновение и вовсе убрал руки с моих плеч. – Я устала повторять, что не представляю, кому и что от меня нужно! Если эти люди, якобы охваченные жаждой мщения, нашли диск, то почему они не использовали его?

– Зачем? Если мне не изменяет моя интуиция, то под прицелом находились и находятся те люди, которые тебе в той или иной связи дороги. Тебя упорно и планомерно подводят к чему-то.

– К чему? Я не могу понять! – вскричала я, пытаясь попасть ногой в штанину и не упасть при этом.

– Я тоже... Да сядь ты, наконец! Что ты тут пляшешь со штанами... – не выдержал полковник и, подхватив меня с легкостью тростинки, в сердцах швырнул на диван. – Одевайся, если тебе так хочется. Только совсем необязательно казаться при этом смешной...