Напоминание об этой давней клятве вдруг сделалось мне неприятным. Неприятным потому, что Лукашин не договорил до конца. Эта клятва имела продолжение. И именно это продолжение, на которое недвусмысленно намекал сейчас его потемневший взгляд, имелось им в виду, и именно это заставило меня внутренне передернуться.

– Не надо, Вась, – попросила я и мягко выпростала свою руку из его пальцев. – Сколько лет прошло...

– Ты вспоминала?

– Да... – Я уставилась в окно и принялась считать дома и деревья, чтобы отвлечься и снова не разрыдаться на его плече. – Много чаще, чем бы мне того хотелось...

– Ты не вернулась, когда выросла, а я ждал, – Лукашин чуть привстал и что-то быстро сказал водителю, потом обратился ко мне с напряженной улыбкой: – Тебя не смущает, что мы едем ко мне?

– Почему меня это должно смущать? Я же не еду туда выходить за тебя замуж, Лукашин! – Я заметила, как бордовая «девятка» нырнула куда-то в проулок, и дальше «Опель» поехал уже без ее сопровождения. – Если мне не изменяет память, то не далее как пять минут назад ты обещал помочь мне. Я не ошибаюсь?

– Нет, но... – Лукашин замялся и как-то так посмотрел на меня, что я мгновенно почувствовала себя неодетой.

– Что – но? – насторожилась я и вдруг отодвинулась от него к самой двери.

– Ничего, девочка, все хорошо. – Он принужденно рассмеялся, провел пальцами по глазам, словно прогоняя наваждение, и тут же вполне деловито поинтересовался: – Что у тебя с работой? Ну, я имею в виду тот факт, что проблемы могли возникнуть после происшествия с твоим боссом. Если что, то скажи. Решим все мгновенно.

– Не об этом у меня сейчас голова болит. Какая работа, Лукашин, о чем ты? Подумаю об этом, когда мои дети будут рядом со мной и в полной безопасности. Ты ведь найдешь их, Васька? Ты обещал!

– Ну-у, раз обещал! – Он широко и искренне улыбнулся своей давней улыбкой, сразу сделавшись старым, верным моим другом. – Расслабься, Сашка-букашка, все будет тип-топ, поверь... Сейчас мы с тобой заедем в ресторан и отпразднуем нашу встречу. Сколько же лет-то прошло, господи...

Если честно, то мне было не до пиршеств. А тут еще, как назло, совесть начала глодать – по поводу брошенного мною на произвол судьбы полковника. К тому же мысль о том, что он мог лицезреть из какого-нибудь укрытия наши с Лукашиным теплые объятия, неприятно меня покоробила. Что-то он подумает о моей нравственности? Я несколько раз оглянулась, но нигде не заметила его красной потрепанной «копейки». Наверное, обиделся, что я его так вероломно покинула. Потом еще эта нелепая сцена воссоединения давних друзей...

– Что-то не так? – Васька мгновенно уловил мое беспокойство и тут же снова завладел моей рукой.

– Да нет, все пока в относительном порядке, если не считать моих неприятностей...

Закончить мое пространное объяснение он не дал. Мягким прикосновением он накрыл мой рот ладонью и тихо прошептал: «Тс-сс».

– Все уже под моим контролем, девочка. Не нужно ни о чем беспокоиться. Сейчас мы с тобой отпразднуем встречу, затем поедем ко мне, и там...

Лукашин просто пожирал меня глазами, и мне это совсем не нравилось, но не говорить же ему об этом здесь и сейчас, когда он уже начал совершать какие-то телодвижения, чтобы помочь мне. И мне со смиренной миной на лице пришлось дослушать план его мероприятий на ближайшие несколько дней. Признаюсь, меня многое не устраивало, если не сказать, что все, но я снова промолчала и даже не попыталась возразить, услышав о том, что жить я буду у него, а не у тети Сони. Почему промолчала? Сама не знаю. Вернее, поняла я это много позже. Сейчас же, глядя в сияющие предвкушением глаза Лукашина, я лишь согласно кивала головой и молчала.

– Выходим, Сашка-букашка! – провозгласил Васька и первым полез из машины на улицу. – Сейчас мы с тобой такой пир закатим, что земля содрогнется...

С землей все, конечно же, осталось в порядке, а содрогнуться пришлось мне, потому что Лукашин в своих притязаниях стал просто невыносим. Он то принимался целовать мне руки, громко при этом чмокая. То, смешно выбрасывая длинные ноги, бегал по банкетному залу вприпрыжку – мы с ним там были вдвоем и орал во все горло, как ему повезло в этой жизни, потому что у него есть я. Потом становился на колени передо мной, укладывал свой подбородок на край стола и, корябая отросшей щетиной белоснежную накрахмаленную скатерть, со слезой просил у меня прощения.

Господи, мне даже поесть было некогда в процессе этого представления! Он, конечно, всегда был еще тем артистом, но сегодня явно разошелся не к добру. В конце концов я не выдержала и спросила без обиняков прямо в лоб:

– Васька, ты что-то явно не в себе... У тебя неприятности?

– С чего ты взяла, Сашка-букашка? – глаза Лукашина плутовато вильнули куда-то в сторону.

– Просто хотелось уточнить. Друзья, конечно, друзьями, но если у тебя своих неприятностей невпроворот, то чего тебе еще моими-то бедами заниматься... И, может быть, мне все же лучше пойти в милицию?

При слове «милиция» Лукашина перекосило. Он выхватил у меня из пальцев только-только подхваченный с тарелки кусок буженины и швырнул его на пол со словами:

– В милицию? Сходи, мать твою! Еще как сходи! Тогда ты своих детей вряд ли встретишь в этой жизни... Конечно, мне сложно сейчас меж двух огней, но... Я не знаю, все так запуталось, Сашка! Я не знаю, что ему может...

Оборвав свой бессвязный лепет на такой вот загадочной фразе, он вдруг вцепился мне в руку повыше локтя и, подняв со стула, потащил к выходу.