То, что именовалось им как домом, мне не понравилось. В окна первого этажа были вставлены рамы, которые не имели ни ручек, ни шпингалетов. То есть они совершенно не имели створок и не открывались. На первом этаже была всего одна огромная, почти пустая комната, именуемая столовой. Небольшая, но на удивление опрятная кухня. И чулан, на дверь которого был навешен пудовый замок. Отчего-то этот замок мне мгновенно не понравился. Зачем навешивать на дверь чулана замок, если сам дом не запирался? Я точно помнила, что Лукашин толкнул входную дверь, не совершив прежде никаких манипуляций с ключами. Странно? Более чем...

Второй этаж был более благоустроенным и включал в себя две спальни с душевыми. Комнату для гостей с паркетным полом, что показалось мне удивительным, если учесть, что в остальных комнатах полы были дощатыми и не застелены коврами. Ковер имелся лишь в одной спальне.

– Жить будешь здесь, – Лукашин ввел меня как раз в ту спальню, где на полу был ворсистый ковер. – Тут удобно...

Спорить я не стала, а постаралась оглядеться как следует.

Кровать, застеленная гобеленовым покрывалом. Точно таким же, на котором мы загорали под яблоней в Голощихине. Я даже опасливо оглянулась на Лукашина. Уж не из теткиного ли дома он спер его? Но тот, посвистывая, ходил вдоль огромного окна и на мое изумление не обращал внимания. Пара стульев вдоль стены, которая была общей с душевой конурой. Тумбочка с зеркалом, висящим чуть кривовато над ней. Вот, пожалуй, и все, что было в спальне, которую мне милостиво выделил мой друг детства. А, да, чуть не забыла вторично упомянуть! Ковер! Он был великолепным и, по всей видимости, очень дорогим. И как мне показалось, постелен здесь был совсем недавно. Что же это получается? Васька заранее знал, что предоставит мне эти апартаменты, или держал их на всякий пожарный случай? Странно все как-то... А тут еще дурацкий замок на дверце чулана мне покоя не дает. И еще кое-что, о чем мне даже страшно думать, но думать-то все равно рано или поздно придется.

Нет, лучше об этом чуть попозже. Когда Васьки не окажется рядом. А то выдам себя чем-нибудь ненароком, тут же обо всех моих подозрениях догадается...

– Ковер только сегодня утром постелил, – горделиво пробормотал Лукашин, и я мысленно чертыхнулась: вот ведь черт, какой проницательный, попробуй тут при нем поразмыслить. – За остальное извини, не успел. Да, думаю, надолго ты тут не останешься. Как только опасность минует, мы перевезем тебя в другое... более достойное место...

– На кладбище, что ли? – попыталась было я пошутить и вторично испугалась тому, как провалились в пустоту мои слова.

Лукашин промолчал, что-то выглядывая в черном квадрате незашторенного окна. Я вглядывалась в его напряженную спину и тоже молчала. То, что он никак не отреагировал на мои слова, могло говорить о многом, а могло не говорить и ни о чем. Он мог просто пропустить их мимо ушей, как много раз бывало прежде. А мог просто не счесть нужным мне отвечать, находя мою шутку глупой и неуместной.

– Сашка, – позвал он меня вдруг тихим, каким-то непривычно сдавленным голосом. – Обещай мне одну вещь... пожалуйста...

Господи, это еще что такое? Просьбы от Лукашина было слышать столь же непривычно, как и его признание в собственной слабости, а такого на моей памяти не случалось никогда. А тут еще и «пожалуйста»! Он же таких слов прежде вообще не знал. Заинтересовавшись, я пробормотала:

– Давай, Лукашин, валяй!

Пока он собирался с духом, я скинула туфли на шпильках и, с наслаждением погрузив ступни ног в мягкий ворс ковра, прошлась по спальне. Потом присела на краешек кровати и чуть подпрыгнула на ней. Поверхность подо мной пошла волнами. Ничего себе! Матрац, наполненный водой! Это тебе не деревенская перина под старым покрывалом. Это стопроцентный комфорт, пусть опять же и под старым покрывалом...

– Лукашин, а где ты взял этот плед? – я провела ладонью по гобеленовой поверхности. – В нашем доме был такой...

– Там и взял! – излишне резко отреагировал он на мой вопрос.

– Как это?

– А так! Купил его... вместе с этим гребаным вашим домом! Понятно тебе теперь хоть что-нибудь, Сашка-букашка?

И вот тут у меня внутри, впервые с момента нашей с ним встречи, надсадно заныло что-то нехорошее. Словно что-то щелкнуло там, как выключатель, затопило светом всю меня изнутри и высветило все те черные пятна, которые я прежде не смогла угадать.

– Ты хочешь сказать... – начала я медленно, с замиранием сердца наблюдая за тем, как Лукашин крадучись движется в моем направлении. – Что ты купил этот старый дом и... и покрывало... О господи, что я говорю... Зачем, Васька? Зачем он тебе?!

– Подумай, девочка.

Он наконец достиг того места, где я сидела, свесив босые ноги с кровати, и ухнулся передо мной на колени. Ухнулся всей массой своего тела так, что мне показалось, будто загудел весь дом. Или это у меня в мозгах загудело, не знаю...

– Я купил его для тебя... для нас... – он уронил свою голову мне на колени и, странно и страшно поскуливая на каждом слове, заговорил: – Всю мою жизнь я любил тебя. Только тебя одну. Я пытался жить без тебя, но у меня ничего не вышло. Через мою жизнь прошло столько женщин, что их хватило бы на дюжину мужчин, но ни одна... Ни одна, слышишь, Сашка, не могла сравниться с тобой! Я просто болен тобой!

– Ты был в саду в тот день, когда я приезжала? – вдруг осенило меня.

– Да... Я видел тебя на подоконнике той ночью, такую неповторимо красивую и одновременно недоступную, как звезды, которые Валька дарил тебе в детстве. И видел тебя в саду чуть раньше. Видел твой испуг... – Лукашин вдруг поднял голову и уставился на меня диким испуганным каким-то взглядом. – Скажи, Сашка, ты все еще...