— Три часа! — воскликнул Лейхтвейс. — Это слишком много. Еще до полуночи я должен покинуть Франкфурт.

— Так в чем же дело? Теперь ведь только всего восемь часов.

— А куда же я скроюсь на это время?

— Я дам вам удобное местечко в моем доме. Вы хотите есть?

— Нет, благодарю вас, я уже закусил в одном из маленьких кабачков.

— Тогда пойдемте со мной. Ожерелье вы, конечно, должны оставить у меня. Но если вы мне не доверяете, то можете обратиться к кому-нибудь другому.

Лейхтвейс подумал немного и сказал:

— Нет, я верю вам. Да я и не посоветовал бы никому обманывать меня. Я сумел бы жестоко отомстить.

Финкель пожал плечами и спрятал дорогое ожерелье к себе в карман. Затем он зажег свечу и сделал Лейхтвейсу знак следовать за ним. Он проводил его на чердак. Там валялась всевозможная рухлядь, воздух был спертый и затхлый. В одном углу стояли, один на другом, два сундука, которые отделяли этот угол и образовывали род потайной ниши.

— Залезайте туда и спрячьтесь за сундуками, — сказал Финкель. — Там вас никто не найдет. Еще до полуночи я вас позову и уплачу вам восемь тысяч гульденов, если только камни не поддельные.

Он погладил свою длинную бороду и прибавил:

— Впрочем, когда известно, из чьей конюшни пришла лошадь, то сразу знаешь ей цену. А я очень хорошо знаю, чью шею еще вчера украшали эти бриллианты.

— Неправда! — вспылил Лейхтвейс. — Этого вы не можете да и не должны знать.

— Почему я не могу? — воскликнул ростовщик. — Это ожерелье из четырнадцати белых и одного черного бриллианта до вчерашнего дня принадлежало красавице Лоре фон Берген, фрейлине герцогини.

Лейхтвейс в безмолвном изумлении взглянул на еврея.

— Я не буду расспрашивать вас, Лейхтвейс, каким образом это ожерелье попало к вам, потому что в таких делах нельзя много спрашивать. Но я знаю и без вас, что вы сняли его с утопленницы.

— С утопленницы? Слава Богу, в этом отношении вы ошибаетесь.

— Сегодня утром на всех площадях города было провозглашено, что молодая графиня Батьяни, урожденная Лора фон Берген, выбросилась ночью из окна своего замка в Рейн. Тому, кто извлечет труп из реки, назначена большая награда, а для того, чтобы можно было узнать труп молодой графини, точно описаны ее приметы и сообщено, что она была в белом подвенечном шелковом платье и что на ней было ожерелье из четырнадцати белых и одного черного бриллиантов.

Не дожидаясь ответа, Финкель повернулся и быстро ушел с чердака. Лейхтвейс вздохнул с облегчением; теперь он знал, что известие о смерти Лоры находилось в связи с ее бегством. Быть может, были найдены следы ее ног в саду до берега Рейна, быть может, эти следы навели на мысль, что она утопилась. Тем лучше. Если будут думать, что Лора утонула, то ее не будут преследовать.

Затем Лейхтвейс перелез через сундуки, позади которых валялся какой-то старый матрас. Он лег на него, так как всю ночь был на ногах и очень устал.

Финкель спустился вниз не сразу, а остановился на чердачной лестнице, вынул ожерелье из кармана и влюбленными глазами посмотрел на него.

— Это не фальшивые камни, — пробормотал он, — всякий знаток сразу увидит, что они настоящие, такие же не поддельные, как солнце на небе, как глаза моей Розочки. Двенадцать тысяч гульденов можно дать за них с закрытыми глазами. Но я за них не заплачу ни одного гроша, и все-таки они будут принадлежать мне. Жаль, что половину заработка я должен отдать рыжей Адельгейде. А обманывать ее нельзя, она женщина ловкая и может дать мне заработать и в будущем. Она прислала мне через этого человека-зверя, Рохуса, письмо, которому цены нет. Однако надо приниматься за дело. Три часа скоро пройдут, и мой немой Леви едва успеет за это время исполнить эту работу.

Спустившись до следующей площадки, Финкель повернул в боковой коридор и вошел в маленькую комнату, расположенную в самом конце. В сущности это была каморка, недостойная служить жилищем человека. На деревянном столе стояла низкая, но светлая лампа, яркий свет которой падал на многочисленные золотые и серебряные драгоценности, украшения, часы и другие предметы, разложенные на столе.

За столом сидел худощавый, со впалой грудью, человек высокого роста, одетый в грязную полотняную блузу. Он занимался спаиванием тонких звеньев золотой цепочки, держа их над пламенем паяльной лампы. При появлении Финкеля человек этот даже не взглянул на него, а спокойно продолжал свою работу.

— Я принес тебе спешную работу, Леви, — сказал Финкель, садясь за стол, — из этого ожерелья надо вынуть бриллианты и заменить их фальшивыми камнями. Фальшивых камней у тебя много, найди подходящие к настоящим и постарайся окончить работу эту во что бы то ни стало не позднее, как через три часа.

Говоря это, Финкель положил на стол бриллиантовое ожерелье. Глаза его горели алчным блеском, крючковатые пальцы сжимались и разжимались, и вся фигура его олицетворяла бога жадности. Лейхтвейс и не подозревал всей подлости этого человека, толкавшего его своим бесчестным поступком на путь преступлений и порока.