– Эта девица сказала, что Парису на роду написано или стать сыном царя, или очень рано умереть! – сказал глухо старый пастух. – У нас все говорили, что у нее – дар пророчества, что она знает все про всех... Я испугался за своего внучка, он же у меня остался один. Так мы и обманули царя и царицу. Кассандра мне описала, как выглядела колыбелька, в которой я будто бы нашел младенца в реке, на излучине, и плащ, что был на нем, черный с восьмиконечными золотыми звездами... И я солгал, дурак безмозглый!

– Афина Паллада! – простонал Гектор. – Как же нас всех!..

– Вас всех обманули, как детей, но вы ведь хотели, хотели найти меня, то есть, его... – голос Париса все слабел и слабел. – Кассандра была моей любовницей все эти годы, я боялся порвать с нею, боялся, что она выдаст меня. А в ней заговорила совесть, она все порывалась признаться отцу и матери. Я угрожал убить ее. И вот тут она мне сказала, будто все открыла Гектору, и я смертельно перепугался. Я знал, что Гектор меня и так уже едва выносит и терпит только ради матери! Я знал, что он должен быть в храме утром, после первого дня праздника, и... и... Я обознался и выстрелил в Ахилла. До сих пор не понимаю, почему он жив. Он умирал у меня на глазах.

– Я умер, – сказал Ахилл глухо. – Но есть на свете средство, которое иногда воскрешает мертвых.

– Мне бы оно не помогло! – прошептал умирающий, – Мое тело уже почти все мертвое. Я страшно мучился и понимаю, что заслужил это. Не смею просить у вас у всех прощения, потому что вы не простите и будете правы! Вот дедушка простил меня и принял, но он – мой дедушка... А я ведь думал, не убить ли его, чтобы никто не мог меня выдать!

– Бедный мой мальчик! – уже не сдерживая слез, проговорил Агелай. – Я виноват, я! Я тебя баловал, восхищался, какой ты у меня красавчик и умница... Я твердил, пень твердолобый, что вот быть бы тебе не пастухом, а царевичем! Моя вина во всем и есть.

– Какой позор, о, какой позор! – вырвалось у Елены, и она отчаянно разрыдалась.

– Да, я опозорил тебя, жена! – Парис посмотрел на нее и закрыл глаза. – Много раз опозорил. Я оскорбил богов, выдав болтовню пьяной гетеры за волю великой Афродиты, я обманул всех и всех предал! Что же будет со мной в Аидовом царстве?!

Он заплакал беспомощными слезами отчаяния. Его плечи вздрагивали, рука из последних сил сжимала помертвевшие пальцы царицы.

Ахилл подошел к умирающему, наклонился.

– Меня ты не обманывал, – сказал он тихо. – И передо мной виноват меньше, чем перед другими. Но ты – причина войны, на которой я потерял самого близкого друга и двенадцать с лишним лет жизни. Ты хотел убить Гектора, который мне стал необыкновенно дорог, вместо него убил меня... Я думал, что никогда тебя не прощу. А сейчас прощаю. Если тебе от этого станет легче, знай: в моем сердце нет против тебя зла.

– Я тоже прощаю, – Гекуба подняла на умирающего глаза, в которых уже ничего не было, кроме печали. – Тринадцать лет я считала тебя своим сыном и любила тебя, несмотря ни на что. Прощаю тебя, Парис.

– И я прощаю, – произнес Гектор, все это время сидевший неподвижно, с опущенной головой. – Я научился этому у Ахилла... Мой отец тоже виноват в войне, и я виноват. Я не могу винить только тебя. Умирай с миром! А вы что скажете, братья?

– Я бы не простил! – произнес Деифоб, вновь приподнимаясь на локте. – Слишком много низости во всем этом. Но Гектор и Ахилл имеют больше права не прощать, и раз они... Я тоже прощаю тебя, Парис, тем более прощаю, раз ты не сын моих отца и матери. Брату труднее было бы простить такое. Умирай с миром!

– Умирай с миром! – прошептал Троил.

– Елена! – Гектор отыскал глазами плачущую спартанку. – Что скажешь ты?

Она отняла руки от мокрого, покрасневшего лица и медленно подошла к Парису.

– Я виновата больше, чем ты. Я ведь видела, что ты любишь не меня, а только себя. Я сразу это видела. Ну и поделом мне. Я тоже тебя прощаю и буду оплакивать. Только вот не могу обрезать волосы – они, видишь, уже обрезаны...

Умирающий приподнял голову, обвел всех глазами, с усилием всматриваясь, потому что его зрение стало слабеть.

– Этого... я не ждал! Я думал... О, боги, боги, как хорошо было бы все вернуть назад!

Он умер часа два спустя, продолжая держать в своей остывшей и уже онемевшей руке руку Гекубы.

Старому Агелаю не изменили силы и мужество. Оплакав вместе с Еленой своего беспутного внука, он призвал на помощь Антилоха, и они вдвоем перенесли тело во вторую хижину. Дело шло к вечеру, решено было сложить погребальный костер поутру. Старик сменил тюфяки и одеяла на лежанке, принес еще тюфяков и шкур и устроил постели для себя и остальных своих гостей.