Какую воду, спросил Мао на всякий случай, морскую? Нет, питьевую, ответил Миша.

Или ещё накормил в пустыне пять тысяч человек пятью буханками хлеба и двумя рыбёшками.

Пять тысяч? — не поверил Мао. Именно, кивнул Миша. Не считая женщин и детей.

Мао задумался о чём-то своём, но спросил о другом. Причём, не ожидая ответа: а почему «не сцитая зенсцин и детей»?

Миша поэтому и не ответил. Понял, что вопрос был задан праздный. Сказал только, что Иисус творил и врачебные чудеса.

Какие именно? — оживился Мао и шепнул что-то переводчику.

Миша вспомнил самое яркое чудо: оживление мертвеца по имени Лазарь.

Целиком? — спросил Мао. Мог ли, дескать, Иисус оживлять органы? Отдельные, но важные.

Любые! — гордо ответил Миша.

Мао собрался было перейти к отдельным органам, но я жестом велел Мише не тянуть — и он перешёл к рассказу о христовых проповедях. Иисус учил, мол, чистоте сердца, любви, миролюбию, всепрощению и презрению к богатству.

Мао снова одобрил услышанное кивком головы. Спросил при этом: а к какому строю призывал наш герой?

Миша замялся. Потом вспомнил: к тому, который стоит на «золотом принципе». Не делай никому того, чего не хочется, чтобы сделали тебе.

Мао рассудил, что и это верно. В целом. Но такого строя нет.

Несмотря на то, что Иисус проповедовал известные истины, продолжил Чиаурели, и несмотря на то, что он прощал людям всякие грехи, народ его слушал, но не слушался. За исключением горстки учеников, которые называли его Учителем.

И нескольких женщин.

Мао почему-то взглянул на Мишель. Та повела плечами, словно признавшись, что была одной из них.

Ученики верили ему во всём, заявил Миша. Даже — что он сын божий. Власти, между тем, ничему не верили. На то они и власти.

Теперь Мао посмотрел на меня. Я снова вернул ему взгляд пустым.

Власти не только ничему не верили, но вообще не признавали Христа. Это Миша сказал таким тоном, как если бы именно он представлял иудейскую и римскую власть. Они, мол, не признавали Иисуса не только потому, что они — власти. А и потому, что он был сектант. И сам претендовал на власть. Хотя поносил её.

Иисуса охватило уныние. Он, видимо, думал о людях лучше. В полном замешательстве он удалился от них ближе к богу, в пустыню. На 40 суток. Хотя там красиво, ибо ничего вокруг нет, он подверг себя лишениям. В частности, его там пытал сатана.

Один удалился? — осведомился Мао. — Без никого?

Без никого, закурила Мишель.

А Чиаурели ответил ещё глупее: с самим собой. Но вернулся, мол, он из пустыни не собой, а другим человеком. Сердитым. Может быть, даже — настоящим самим собой.

Тут я вмешался. Самим собой стать невозможно, рассудил я. Ибо невозможно знать, что есть настоящий ты сам. Каждый раз каждый человек является самим собой.

Всё зависит от всего.

Когда говоришь про кого-нибудь, что он стал самим собой, — это значит, что в зависимости от обстоятельств он стал таким, каким чаще всего бывает. А бывает он чаще таким потому, что обстоятельства чаще того и требуют.

Кроме того, сказал я, известно, что человек изменяется. А что это значит? Это значит, что он становится другим.

Тем не менее, считается, будто, если ты изменился, всё равно ты остался собой. А это невозможно. Как невозможно одновременно перестать быть собой и не перестать. Ничто не способно сразу и измениться, и остаться собой.

Мао кивнул, но недопонял: у нас, мол, был один император, который плохо правил и растерял земли. Ещё хуже стрелял из лука. Мимо цели. Но не терялся: каждый раз рисовал цель вокруг той точки, в которую угодила стрела.

Я тоже кивнул. Но не ему, а своей мысли. К Христу люди относятся, как император к стрельбе. Говорят о нём любые слова, а потом рисуют вокруг них кружки и радуются: попали!

Чиаурели переглянулся с Мишелью и продолжил произносить слова. Вернувшись из пустыни, сказал он, Иисус объявил, что беседовал с богом. И договорился: поскольку земля погрязла во лжи и грехах, а божьему закону никто не следует, — этот закон надо отменить. И отменит его он.

Царство Божие невозможно завоевать без насилия. Без катастроф и раздоров.

И чем их больше, тем лучше. Продавайте, мол, одежду, покупайте мечи. Мир следует разрушить, а потом воскресить. Как всякому человеку следует умереть, прежде чем воскреснуть. Ибо «нет праведного ни одного; нет разумного ни одного; никто не ищет бога; все совратились с пути; все до одного негодны; нет творящего добро; ни одного.»