И все закончилось. Дальше было то, что договаривают вдогонку главному, необязательное и сумбурное. После слов «не приезжаю» все стало проще, и ничто больше не распаляло в Мите ни малейшего волнения. И паспорт — а соответственно, и гражданство, — которые он теперь мог получить согласно решению суда, превратились в какую-то само собой разумеющуюся рутину. Хлопотную, но необходимую.

Могло бы закончиться как-нибудь иначе, и не скучать бы Мите под китайской розой, дожидаясь нужной барышни из канцелярии, выдающей на руки гражданам решения суда. Но в день, когда они так неудачно наведались в гости к Олегу, как только их с Толиком выпустили из ментовки, они отправились пить. Митя чувствовал себя виноватым, поэтому предложил выставить бутылку «в лечебных целях».

— Идем, подлечим нервы?

И Толик, проникновенно вздохнув, сказал:

— Мне, кэ цэ, нужен глубокий общий наркоз.

Они вернулись на Крепостной, отогнали Толикову «восьмерку» на ближайшую стоянку и отправились искать заведение. Им попалась как раз та тошниловка, в которой Митя когда-то повстречал Гайавату с волосатыми ушами и получил от незнакомого юноши в челюсть. Трезвому глазу она показалась еще грязней и отвратней, но ни Митя, ни Толик не собирались терять время на поиски. Нужно было поскорее забыть неприятные часы в ментовке, и они сошли по коротенькой лестнице в подвальчик, будто в рот пьющего вторую неделю хроника, — таким устойчивым был здесь запах перегара.

Молчала перемотанная изолентой магнитола. Гайавата сидел одиноко за столиком и смотрел в пустой стакан. Он был в тех же пиджаке и майке с надписью «The True American», аккуратно побритый и подстриженный везде, кроме ушей. Заметив Митю, Гайавата радостно взмахнул рукой.

— Твой корешок? — удивился Толик.

— Здешний вождь, — шикнул на него Митя, направляясь к столику Гайаваты.

Вождь вместо знакомства сказал:

— Момент, — и замахал в сторону бара, привлекая внимание официантки.

Добившись ее взгляда, величественно показал ей указательный палец, добавил:

— И бутерброды. С сыром.

Толик переглянулся с Митей, хмуро шепнул, наклонившись поближе:

— Племя Быстрых Халявов? Я, мля, не люблю.

— Да какая тебе разница, — шепнул Митя в ответ. — Я угощаю. Ты посмотри, какие роскошные уши!

Они напились со скоростью летящей в цель стрелы. «Шлеп!» — и от мироздания остались лишь самые простые элементы: квадрат стола да цилиндры стопарей. Бутылку, видимо, как форму гораздо более сложную, приходилось каждый раз заново отыскивать посреди пустого стола. Лица Толика и Гайаваты смешались для Мити в одно обобщенное лицо, оно летело в сигаретном дыму куда-то вверх и в сторону, потом резко падало и раскалывалось на исходные два лица: спящее лицо Толика и оживленное, настойчиво приближающееся лицо Гайаваты. В одну из таких фаз Митя и почувствовал, как Гайавата грубо трясет его за плечо. Он попытался, как в первую их встречу, заговорить верлибром, но вождь оборвал его:

— Погоди моросить. Я тебе про паспорт толкую.

Когда он успел рассказать ему свою историю, Митя уже не помнил: в прошлый раз, только что? Но тяжкий хмель, обрушенный на него паленой водкой, немного отхлынул, и он посмотрел на вождя с интересом.

— Слышь ты, что тебе говорят? Слышишь меня? Внимательно! В общем, у меня знакомец есть на работе, узбек. Он — как ты. В смысле, хрен знает с каких времен здесь живет. Так он пошел в суд, там постановили, что он проживает здесь? ну, хрен знает с каких времен — ну, что он нормальный гражданин. Так и присудили, стало быть, чтоб ему паспорт выдали. Понял, нет? Вот те крест, говорю как есть! На той неделе только обмыли. Так он ваще узбек! О! — Гайавата растянул пальцами глаза, изображая знакомого узбека. — Хочешь, я тебя с ним сведу?

Пьянка пьянкой, закончилась похмельем — но про узбека Митя запомнил крепко. Утром постоял у зеркала, растянул пальцами глаза, посмотрел-посмотрел, поморгал, настраивая резкость, и прямо с больной головой — благо был выходной день — отправился в районный суд. Оказалось, что таких, как он, в приемной даже не дослушивают — в ушах навязли. Работник суда, жгучий брюнет с пробором, остановил его взмахом ладони и велел идти к адвокату, составлять иск, затем искать свидетелей, способных подтвердить, что он действительно проживает в России с девяносто второго года?

— Так я еще раньше? — попытался встрять Митя, но был остановлен тем же выразительным жестом.

Нужно было найти двух свидетелей, составить при содействии адвоката иск и подать заявление.

— Следующего пригласи. И скажи, что больше пятерых до обеда не приму!

Растерянный и смущенный, Митя вышел в коридор. У лестницы, ведущей в глубь здания, стоял человек с комплекцией телеграфного столба, в форме, с наручниками на поясе.

— Не подскажете, где адвоката найти? — спросил у него Митя, и он молча указал на стоящего в дверях неопрятного толстячка.

Уловив этот жест, толстячок приподнялся на носочках и внимательно смотрел на Митю. Митя пошел к нему, стараясь осторожней нести полную осколков и все еще рвущихся снарядов голову. На крыльце в глаза ударили колючие солнечные зайчики, рассыпанные повсюду: по тающему снегу, по корочкам льда, по стеклам автомобилей.

— Мне иск нужно составить. По поводу гражданства? в связи с новым законом? У меня вкладыша нет, а?

— Понятно. Идем ко мне в контору, тут за углом. Пять минут делов.

Он спустился на одну ступеньку, дожидаясь, когда Митя последует за ним.