– Конечно, Виктор Александрович!

Гусев нажал кнопку воспроизведения.

Уже на другом экране возникло крупным планом лицо Троекурова.

– Правила нашей игры предельно просты, – начал он. – Шесть игроков на площадке и шесть туров вопросов. Шесть вопросов в каждом туре и шесть ответов на каждый вопрос, только один из которых является правильным. Игрок в течение одной минуты должен нажать кнопку, соответствующую правильному ответу. Нажал не на ту кнопку – вылетел из игры! На ту, но после того, как эта минута закончилась, – вылетел! Вообще не нажал – тоже вылетел! И так произойдет с пятью из шести игроков, находящихся сейчас на площадке, – они вылетят, и все набранные ими деньги сгорят. Выигранные деньги имеет право получить только тот, кто останется на площадке последним.

Теперь о деньгах. В первом туре предлагается сто рублей за каждый правильный ответ, то есть шестьсот за все шесть вопросов. Смешные деньги, но и вопросы ведь тоже смешные – на них любой школьник ответит. Во втором туре можно получить уже шесть тысяч, но и вопросы там посложнее. И так далее... С каждым новым туром стоимость вопросов возрастает в десять раз, но и сами вопросы усложняются. И только игрок, оставшийся на площадке последним, имеет право отказаться отвечать на следующий вопрос и забрать всю набранную им к этому моменту сумму.

Если этот игрок решил продолжать борьбу, но ответил неправильно, то он теряет часть своего выигрыша. Размер этой части зависит от номера тура: в третьем – три шестых, то есть половина. В четвертом – четыре шестых, а в шестом все шесть шестых, то есть все! И только сам игрок вправе решить, когда ему следует остановиться!

Никто из присутствующих на площадке не знает правильных ответов на вопросы и не может подсказать игроку. Кроме того, учтите – я имею право мешать игрокам думать! Будьте уверены – этим правом я обязательно воспользуюсь! Чем меньше игроков будет оставаться на площадке, тем чаще я смогу подходить к каждому из них и тем сильнее буду ему мешать. Последнему, шестому, игроку придется не проще, чем Штирлицу в подвале у Мюллера! Может быть, даже и посложнее – Штирлиц мог думать сколько угодно, и ему никто в этом не мешал, а у нас все наоборот. Только очень эрудированный и очень хладнокровный человек сможет выиграть главный приз.

Ну что же? И игроки, и телезрители теперь знают о наших жестких, но справедливых правилах. До начала первого тура игрок еще может добровольно покинуть площадку и лишить себя возможности выиграть шестьдесят миллионов. У нас есть запасные участники, которые рвутся занять место за игровым пультом. Никто не желает добровольно отказаться от игры? – Троекуров выждал несколько секунд. – Я завидую смелости и хладнокровию этих людей! Итак, мы начинаем! Первый тур!

По съемочной площадке поплыл красивый звук гонга.

Виктор Александрович нажал на кнопку, экран погас.

– Ну вот, тут и наступил первый перерыв. А Борис в это время к нам зашел.

– Почему так быстро? – удивился Колапушин. – Времени-то совсем немного прошло.

– Это только вам кажется, что быстро. Текст довольно длинный, и к тому же когда речь идет о правилах игры, сбиваться категорически нельзя – иначе весь блок придется полностью переснимать. А это уже была четвертая, последняя за день съемка и четвертый день подряд. Борис вымотался до предела. К тому же свет пришлось переключать – сначала весь акцент делался на Троекурова, а потом вступили игроки и свет следовало перевести на них, понимаете?

– Кажется, начинаю улавливать. А что происходило здесь, в аппаратной, во время этого перерыва, не расскажете?

– Все в общем-то было как обычно...

Виктор Александрович, сидя за режиссерским пультом, негромким голосом отдавал последние распоряжения в микрофон операторам и осветителям. Молодой программист Игорь Смехов, сидя за клавиатурой компьютера, набивал вопросы и ответы для предстоящего тура, а его начальник Изаксон внимательно следил, чтобы тот не сделал ошибки. Жанна и Галя оживленно переговаривались о чем-то своем, а молоденькая референтка редакции Леночка, для которой все это было пока еще в новинку, восхищенно следила за происходящим, стараясь никому не мешать.

В широко распахнувшуюся дверь аппаратной стремительно влетел Троекуров.

– Уф! Люди! Ну когда же это все наконец кончится? Кто-нибудь знает, а? Уже в горле все пересохло – сипеть начинаю! Лена, солнышко, – попросил он молоденькую референточку, – не в службу, а в дружбу – сооруди-ка ты мне стаканчик кофейку! Кофе полную ложку и два сахара. Ну что, – обратился он к Гусеву, – как я сыграл?

– Борис Михайлович, это было супер! А что это вы вдруг про Штирлица выдали? – поинтересовался режиссер.

– Так, в голову взбрело... А что, плохо? – Он обеспокоенно обратился к Жанне. – Может, перепишем?

Жанна ободряюще улыбнулась:

– Не стоит, Боречка, все отлично. Такие неожиданные импровизации даже украшают. Ты ее запомни на будущее.

– Будущее, будущее! Да не люблю я, как попка, одно и то же талдычить. Лучше что-то новое придумать! – неожиданно заговорил злым, неприятным голосом Троекуров. – Почему в зале опять не работает кондиционер, Виктор Александрович? Съемка только началась, а я уже весь мокрый. Сколько раз я поднимал этот вопрос?! Мы же им за аренду такие бабосы платим!.. Свет через полчаса, звук... Ну почему у меня все время пропадает звук?!