Шрифт:
А кто же тогда — кто?
И все посмотрели друг на друга. По-новому! Потому что никого другого, никого постороннего здесь не было и не могло быть. Здесь были только они — только свои!
И кто-то из них, один…
— Смотрите! — вдруг в ужасе, даже большем, чем когда увидела обливающегося кровью командира, закричала Кэтрин Райт.
И стала, в истерике мотая головой, показывать, тыкая пальцем куда-то в сторону.
— Смотрите же, смотрите!
Смотреть надо было на монитор. На тот, на который был выведен таймер. Который остановился. А теперь!.. Теперь пошел снова!
Побежали, стремглав побежали цифры, обозначающие секунды. Поплыли, сменяя друг друга, цифры минут. А за ними скоро, очень скоро стронутся с места цифры, обозначающие часы…
— Он включился!
И все всё поняли! Поняли, что никакой это не конец. И что то, что только что произошло, — это предупреждение. Наверняка последнее.
Цифры бежали, а по модулю плыли, затекая во все «углы», прилипая к лицам и одежде, красные — невозможно красные — шарики!
И значит, ничего еще не кончено! Он не отказался от своих намерений, он всего лишь дал им передышку, чтобы подтвердить свои угрозы действием.
Его ультиматум не был шуткой — его ультиматум был предупреждением!
Который должен был истечь через:
Двадцать пять часов.
Тридцать семь минут.
И четырнадцать секунд.
… Тринадцать…
… Двенадцать…
… Одиннадцать…
США. ГОРОД ВАШИНГТОН. ШТАБ-КВАРТИРА НАЦИОНАЛЬНОГО АЭРОКОСМИЧЕСКОГО АГЕНТСТВА (NASA)
В последней просьбе отказывать нельзя! Это — великий грех. Последнюю просьбу имеют право высказывать даже приговоренные к смертной казни преступники, даже самые отъявленные убийцы, получая свою, последнюю в их жизни, банку пива, гамбургер или свидание с близкими.
Астронавты не были преступниками, хотя их — приговорили! Приговорил к смерти неизвестный маньяк! Но даже он не отказал им в возможности еще раз, может быть последний, пообщаться с родственниками, предоставив связь с ЦУПом!
И уж тем более им не мог отказать в этой просьбе ЦУП,
Встреча астронавтов с вызванными ими родственниками происходила в главном зале русского ЦУПа в Королеве при стечении нескольких десятков журналистов.
Таким было условие шантажиста — чтобы встреча почему-то проходила в России и чтобы на ней присутствовали репортеры CNN и еще нескольких новостных телеканалов. Настоящие журналисты, не липовые, потому что репортаж должен был вестись в прямом эфире, ретранслируясь через спутники связи на весь мир.
Таким было его условие, которое пришлось выполнить.
Тем более что и так весь мир уже все знал.
Но более потому, что преступник доказал, что он не шутит!
Этот репортаж, хотя это был всего лишь разговор родственников, потряс мир. Его снова и снова прокручивали по телеканалам целиком и отдельными фрагментами, сопровождая взятыми у родственников астронавтов интервью.
— Привет! — приветствовал немецкий астронавт Герхард Танвельд своих близких, естественно, по-немецки. И сразу стал говорить о самом главном. О деньгах! — Когда получите мою страховку, не вздумайте тратить ее попусту! Помните, как она мне досталась…
И дальше большую часть разговора он инструктировал своих родственников, как нужно обращаться с заработанными им деньгами и под какие проценты и куда класть.
Он говорил о них так, словно вопрос их получения уже был решен! Словно его уже не было. Как видно, он считал, что уже не вернется домой.
Что задало тон всему сеансу связи.
— Я же говорила тебе, я же чувствовала, что этот полет не кончится добром! — утирала слезы жена Рональда Селлерса. — Я же просила тебя!..
А ее муж в ответ только молчал, так как единственный не мог говорить из-за перехлестнувшей шею повязки.
Или не хотел говорить.
Он лишь согласно кивал головой, жадно всматриваясь в лицо своей жены, своих детей и родителей. Которые все были там, перед мониторами.
— Зачем, зачем ты меня не послушал, — уже рыдала Салли.
— Ну все, все, успокойся, — шептал изменившимся от раны, а может, не от нее, голосом Рональд. — Ну неудобно, люди смотрят.
Люди — смотрели.
Весь мир смотрел на это странное и страшное шоу!
— Все, успокойся.
И словно внимая его невысказанной, но всем понятной просьбе, камера выхватила из толпы родственников его отца.
— Держись, сынок, — сказал Селлерс-старший. — Я горжусь тобой.
Хотя глаза отца тоже неестественно поблескивали, а нос шмыгал. Но старик держался, потому что не хотел опозориться перед всем миром.
— Позаботься о моих, если что… — прошептал Рональд.
— Будь спокоен, — ответил отец.
И отвернулся от камеры, чтобы найти платок. А потом долго и натужно сморкался, чтобы скрыть предательски выступившие слезы.
Тверже всех держался Ли Джун Ся.
— Я верю в светлое завтра китайского народа, руководимого мудрой Коммунистической партией, — заявил он, обращаясь к своей жене, детям, родителям и многочисленным братьям и сестрам. — Поэтому, если что-то случится, я умру спокойным, зная, что до конца выполнил свой долг!