–  Поехали. А то и точно умрет…от страха.

Бомжу было лет сто, во всяком случае, он выглядел на сто лет. Лицо его напоминало один большой синяк, причем, синяк застарелый, уже местами пожелтевший. Но под правым глазом лиловел свеженький, а сам глаз заплыл. Кровь текла изо рта и выкрасила в розовое седую бороденку. Тонкие пряди седых волос, выползающие змейками из-под вязанной шапочки неопределенного цвета тоже были в крови. Старик покачиваясь стоял у железной не заправленной койки, держась рукой за ржавую спинку.

–  Говорить-то он сможет?
– спросил Пархом у Шамиля.

Стоящий рядом с бомжом чеченец ударил старика в бок. Тот охнул и стал падать. Чеченец отошел в сторону, но ухватил бомжа за шиворот, не дал ему упасть.

–  Гавары, шакал, - приказал он старику.

–  А че? Че говорить-то?
– пуская кровяные пузыри, промямлил бомж.

–  Расскажи про Альфреда Молотилова, - сказал Пархом.

–  Не знаю я никакого Альфреда.

–  А ты про нового бомжа расскажи, - напомнил чеченец и снова ударил старика в бок, легко ударил.

–  Про родственника? Все расскажу. Только не бейте больше. Все расскажу, мне скрывать нечего. Так бы сразу и сказали.

–  Так рассказывай.

–  Что за родственник?
– спросил Пархом.
– Чей родственник?

–  Ляксеича родственник. Он его на завод привел и сказал, что он родственник и жить будет на заводе. Пропишется, то есть.

–  Кто кого привел? На какой завод? Кто такой Ляксеич?
– Пархом повернулся к Шамилю: - Вы что, мозги ему отбили?

–  Ляксеич - директор завода. Его народ выбрал. Он на завод тепло дал, - начал сбивчиво объяснять старик, но закашлялся.

–  Отпусти его, - приказал Пархом чеченцу, который продолжал держать бомжа за шиворот.
– Пусть на шконку сядет. И перестань его в бок тыкать! Вертухай хренов!

Чеченец усадил бомжа на койку и гордо отошел в сторону.

–  Ты, старик, давай все по-порядку. Я буду вопросы задавать, а ты отвечай. Только строго на вопрос. Ничего лишнего. Того, что к делу не относится, не говори, времени моего не отнимай. Ты меня хорошо понял?

–  Понял, - кивнул бомж, и его вырвало зеленым пополам с кровью.

–  Во бля!
– Пархом резво отпрыгнул назад, чтобы на его дорогие туфли не попали рвотные брызги.

Проблевавшись и утерев лицо полой драного пальто, старик кивнул, выражая свою готовность к диалогу.

–  Кто такой…, нет, сначала скажи, о каком заводе идет речь?

–  Завод 'Искра'. Верней, был завод, теперь там бродяги живут.

Развалины, короче.

–  Теперь второй вопрос: кто такой Ляксеич? У него имя, фамилия есть?

–  Есть. А как же? Только я не знаю его фамилии. У нас не принято паспорта друг дружке показывать. Да и нет у нас этих самых паспортов. А называем мы друг друга по именам или прозвищами. Меня, например, Юркой зовут, но чаще Грибоедом. Это потому, что я в этом подвале живу. А дом на улице Грибоедова стоит. Так и зовут - Юрка

Грибоед.

–  О тебе хватит. Давай о Ляксеиче и его родственнике.

–  Выпить дайте, - попросил бомж.
– А то в горле все пересохло.

–  Ну, ты даешь, Юрка Грибоед. Может, тебе еще и бабу сюда приволочь?

–  Не-а, - закрутил головой бомж Юрка.
– Бабу не надо. У меня ее нечем. А выпить надо. А то в горле сухо и мысли путаются.

–  Водка есть у кого?
– обратился Пархом к своим чеченцам.
– Или коньяк?

Те отрицательно помотали головами.

–  У меня свое есть, - гордо ответил старик.
– Я - не нищий какой-нибудь. У меня и место проживания есть и выпивка имеется. Там, за трубой. Я сам-то не дойду. Боюсь, упаду. Голова кружится.

–  Эй, Махмуд, принеси.
– Пархом кивнул чеченцу.

То ли он угадал его имя, то ли чеченец уже привык, что для хозяина все они Махмуды, так или иначе, он подошел к стояку и извлек из-за него початую чекушку с мутной жидкостью.

Старик жадно прильнул к горлышку, кадык его задергался в такт глоткам. Отпив немного, Юрка зажал чекушку между ног и сказал:

–  Ляксеича директором народ выбрал. Он уже, почитай два…, нет, больше, три года, а может, еще больше директором там. На 'Искре'.

Ляксеич, сказывают, мужик правильный. Но с родственником этим неправильно сделал. Чтобы на завод прописаться, очередь пройти надо.

А он родственника своего без всякой очереди. Привел и говорит: это, мол, мой родственник, и будет жить со мной. Вот так. Народ-то ему ничего сказать не может, но недовольные есть. Мне про родственника бродяга знакомый седни утром рассказал. Он, бродяга этот на 'Искре' живет. Вот и рассказал. А я еще кому-то, дурак. Знал бы, что вы ко мне придете и бить меня будете, не стал бы трепаться. Бить-то за что? Я-то тут при чем? Я тихо себе живу в подвальчике моем. Мне на завод и не хочется даже.