–  Разбери завал. Делать тебе все равно нечего. На работу тебя

Ляксеич пущать не велел. Разбирай себе потихоньку. А я пойду, вздремну малость. Что-то я умаялся, пока всех с постелей поднимал, да из цеха выгонял.

И Окрошка ускакал в свою конурку, а Альфред, оставшись один, немного подумал и стал методично разбирать завал. Работа продвигалась медленно, потому что хлама было очень много, а проход узкий и многие ступени в подвал оказались расколотыми и раскрошенными до основания. Из них торчали железные прутья арматуры.

Можно было легко о них запнуться и разбить голову. К тому же было темно, свет в цех проникал только через стеклянный фонарь на крыше, половина шипок которого была забита фанерой и досками. Работа по расчистке лестничного марша заняла у Альфреда не меньше часа. На подвальной площадке было совсем темно, но Глаза Альфреда уже привыкли к темноте, к тому же он вспомнил совершенно отчетливо, что дверь в бомбоубежище находится справа. Он чуть ли не воочию увидел ее, покрытую толстым слоем зеленой краски, широкую горизонтальную скважину внутреннего замка и могучие стальные петли.

'Ну, можно считать, дверь я нашел, - подумал Альфред, - А как же я ее открою? Без ключа-то…?'.

И все же он не оставил своих попыток проникнуть в бомбоубежище, в котором по его мнению вполне могло находиться что-нибудь интересное.

А если даже там и нет ничего, все равно - лишнее жилое пространство не помешает. Должен же он, новоиспеченный бомж внести свою лепту в общее дело бытия вольного братства!

Альфред попытался подойти к двери ближе, но не смог - путь ему преградила куча старых рулонов рубероида. Их и не взяли-то бомжи потому, что добыть из кучи и использовать их, было невозможно по причине того, что весь рубероид спекся, и вся куча представляла собой монолитную глыбу, состоящую из картона и битума. Альфред ухватился за один верхний рулон и попытался его оторвать. С трудом, но это ему удалось. Остальные рулоны тоже отрывались, правда,

Альфред обломал все ногти пока смог расчистить проход к двери.

Откинув от себя последний рулон, он услышал цоканье Окрошкиных костылей и увидел луч света, нервно прыгающий по кучам мусора.

–  А раньше ты не додумался фонарь принести?
– раздраженно спросил он у остановившегося на последней ступеньке Окрошки.

–  А у тебя языка нет попросить?
– не менее раздраженно ответил одноногий бомж.

–  Я же не знал, что у тебя фонарь есть…

–  Что я, хуже других? Почему бы мне фонаря не иметь? Да и мусор-то таскать, зачем тебе фонарь? Пока бы ты упражнялся, батарейка села бы к едрене Фене… Ну, где тут дверь твоя?
– Окрошка направил луч фонаря прямо Альфреду в глаза, тот прикрылся рукой, сказал:

–  Правей свети. Вот дверь. Говорил же, здесь бомбоубежище.

–  Ух, ты! И, правда. Дверь. Что не открываешь?

–  Закрыта она, наверное…

–  А ты пробовал? Пробовал, говорю, за ручку потянуть?

–  Не-а…

–  Так попробуй. Чего встал, как статуя?

Альфред подергал ручку, дверь стояла мертво, словно ручка была прикручена к самой стене.

–  Говорю же, закрыта… Замок тут. Да и не может она быть открытой. В бомбоубежище всех и каждого никогда не пускали. Это объект гражданской обороны.

–  А ну дай. Отойди в сторону. Малохольный. Гражданская оборона!

Объект!
– разорялся Окрошка.
– Дай я попробую. Фонарь лучше подержи.

И костыли. Родственник!

Окрошка уперся единственной ногой в порог и, ухватившись обеими руками за дверную ручку, потянул дверь на себя всей малой массой своего тщедушного тела.

Ух! Эх! Кряк! Дверь стояла мертво, как приваренная.

–  Хрен там! Закрыта, сволочь!
– обиделся на стальную дверь Окрошка.

–  Говорю же, закрыта, - снова повторил Альфред.
– Ее только автогеном можно взять.

–  Автогеном?
– Окрошка почесал затылок.
– Где его взять, автоген твой?
– И вдруг, ухмыльнулся.
– А я знаю, кто нам поможет! Хоть какой-то с него прок будет… Жди. Я сейчас. Одна нога здесь…

Окрошка не закончил фразу, потому что продолжение звучало бы несколько преувеличено. Он быстро поскакал по лестнице наверх.

Оставшись один, Альфред присел на рулон рубероида. Фонарь выключил, чтобы батарейки не сели раньше времени.

Он почему-то вспомнил тот день, последний день его работы на

'Искре'. Уже почти всех уволили, осталось только руководство, кое-кто из рабочих, в основном из обслуги, малоквалифицированные, да секретари цеховских начальников. Без них никуда?

На лестнице сновали туда и сюда люди, вынося стулья, кожаные кресла и прочую мебелишку. Телевизор 'Изумруд' пронесли мимо

Альфреда, за ним холодильник 'Саратов', в коем начальник цеха, по видимому, охлаждал водку и боржом. А шестеро рабочих в синих комбинезонах стояли у двери приемной и жестко матерились, обсуждая процесс транспортировки вниз по лестнице тяжеленного насыпного сейфа. Сейф угрюмо стоял рядом и казался неподъемным.