371

И в прижизненной, и в последующей критике может быть отмечена одна общая для многих писавших о герое Гончарова мысль: значение мечты для Обломова. Ведь слово «обломовщина» возникает в романе как непосредственная реакция Штольца на образ желанной жизни, созданный «поэтом» Ильей Ильичом. Желанное и, по Обломову, истинное существование предстает не как сумма эмпирически проверенных возможностей, а как свободное, «живое видение» (М. М. Бахтин).

Обычно обломовщина понимается прежде всего как зависимость героя от норм и традиций определенного уклада жизни, проявляющаяся в его психике и поступках. Но мечта Ильи Ильича – это не только «память», воссоздание с помощью фантазии того, что было в реальной Обломовке. Не менее важно, что мечта – это и плод творческих усилий героя, его, так сказать, поэтических дум. Грезы Ильи Ильича о будущей жизни в Обломовке, его рассказ Штольцу об этой мечте образуют особый, поэтический сюжет в романе, который имеет важнейшее значение для понимания героя.

Мечта Обломова противостоит действительности не только как «память», как прошлое настоящему, но и как желанное существующему. В отличие от его «плана» мечта для Ильи Ильича – свободное творчество, в мечте он демиург желанного мира. О тех же событиях Обломов совсем иначе думает, когда это не «план», а свободное творчество. Скажем, о мужиках, ушедших из Обломовки.

Мечта, поэтическое переживание занимает так много места в духовном мире Обломова, что можно сказать, используя слова Ф. И. Тютчева: душа его живет «на пороге как бы двойного бытия» – и «здесь», в контакте с задевающей ее жизнью, и «там», в мечте.

О склонности к поэтическим фантазиям как доминирующей черте сознания Ильи Ильича писали многие. Одним из первых отметил это М. Ф. Де-Пуле, чей взгляд на характер Обломова А. А. Григорьев назвал «оригинально-прекрасным», с сочувствием цитируя в одной из статей цикла «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа „Дворянское гнездо”…» следующее суждение критика из рецензии, которая так и не была опубликована: «Обломов ‹…› был поэт, и притом народный. И это так, хотя он не написал ни одного сонета. Обломов жил

372

фантазией, в мире идей, жил фантазией самой роскошной, воспитанной на чисто народной почве»; Де-Пуле признал, что именно эта черта «вследствие огромного преобладания ее над другими душевными способностями» погубила Илью Ильича: «…эта превосходная поэтическая натура все-таки погибла от нравственной болезни и погрузилась в лень и апатию. Гибель эта была бы невозможна, если бы натура Обломова была иного свойства, если бы он не был поэтом» (цит. по: Григорьев. С. 336).

Но, как мы видели, для Де-Пуле склонность Ильи Ильича к поэтическим фантазиям не болезнь и даже не свойство чудака, а черта характера, связывающая его с народной почвой.

Этот вывод решительно не принял славянофил И. С. Аксаков. 6 июля 1859 г. он писал Де-Пуле: «Вы не объясняете нигде, что именно поэтического в этой натуре? Что общего между Обломовым и народными песнями, например „Вниз по матушке, по Волге”? Звучит ли этот бодрый мотив в натуре Обломова? Нисколько. Он возрос не на народной, а на искаженной дворянской почве».1

Н. И. Соловьев в статье «Вопрос об искусстве: Сочинения Н. А. Добролюбова» (ОЗ. 1865. № 7. С. 436-444) дает свое объяснение апатии гончаровского героя: «…Обломов заснул не оттого только, что воспитывался в Обломовке или был обеспечен, а оттого еще, что чувствовал страшную дисгармонию между собою и окружающим, между своей хрустальной душой и свирепствовавшею вокруг

373

него лихорадкою эгоизма и неудовлетворенного самолюбия» («Обломов» в критике. С. 172).

В качестве ядра обломовщины, ее вневременной сути, «самого характеристического качества Обломова, этого прототипа людей, полупроснувшихся для жизни», критик называет «наклонность к грезам, мечтам и планам» (Там же. С. 168). «У г. Гончарова, – пишет Соловьев, – чрезвычайно подробно обрисован весь процесс, который происходит в душе человека, у которого голова уже работает, а членами ему трудно и боязно двинуть. Все отставшие и позади других плетущиеся люди тоже живут много мечтами, хотя и благородными подчас, но все-таки мечтами» (Там же).

По мнению О. Ф. Миллера, мечты, «думы» Ильи Ильича – это «идеальное» творчество, заменившее ему реальную деятельность, которой он не сумел найти в жизни. «В Обломове, – пишет критик, – есть желание деятельности, но деятельности не механической, а самостоятельной, творческой, только эта творческая деятельность проявляется у него в мечтах: он многое создает, лежа у себя на постели. Обломов способен отдавать справедливость чужому труду, но, на беду, труда в настоящем смысле он не замечает вокруг себя. А труд просто ради труда, без всякой другой, высшей цели, ему непонятен; поэтому он готов бы, пожалуй, хотя и не решается этого высказать, видеть своего рода безделье и в трудолюбии Штольца. Но сознание важности и ценности настоящего труда так и остается в нем только сознанием».1