Стив кивнул. Лаура и Джимми уставились на брата, а Анна с Айрис – друг на друга. В комнате повисло напряженное молчание. Но вот Тео заговорил. Он говорил с трудом, слова будто застревали у него в горле.

– Так вот чем ты занимаешься, вот чему учат тебя в университете, вот какие науки ты осваиваешь.

По выражению лица Стива невозможно было определить, о чем он думает. Он рассматривал пятно на стене над головой отца и, казалось, не слушал, старался не слушать, что ему говорят.

– Ну, отвечай же, – потребовал Тео, но Стив молчал.

– Ты понимаешь, – продолжал Тео, – что на карту поставлено твое будущее. Сейчас. В эту самую минуту. Если твое участие обнаружится, ты конченый человек.

– Я знаю. Я отдаю себе в этом отчет, – ответил Стив, хрустнув пальцами.

Тео ненавидел это звук, но сейчас не обратил на него внимания.

Он старается держать себя в руках, подумала Айрис, и ей стало жалко мужа.

Зачем обрушилось на них это несчастье? Сегодня был такой мирный вечер. Они все сидели за столом, ужинали… Тео разговаривал с мамой… Филипп сыграл для них новую вещь, которую разучил… Потом Лаура играла в шашки с Джимми. А теперь покой нарушен… Что только станет с этим мальчишкой?

– Что ты пытаешься доказать? – снова обратился к сыну Тео. – Что ты можешь это сделать и выйти сухим из воды?

– Я ничего не пытаюсь доказать. Я хочу остановить эту грязную войну. Сколько раз можно об этом говорить?

– Послушай, – начал Тео, и по его тону Айрис поняла, что сейчас будет испробован «разумный» подход, я сам считаю эту войну ошибкой. Причин много. Начать с того, что в ней вряд ли возможно одержать победу. Но в нынешнем 1966 году пятьдесят шесть процентов американцев поддерживают президента. Джонсон заявляет, что готов начать мирные переговоры, но без участия ханойских коммунистов. И он, вероятно, прав. Там, где коммунисты приходят к власти – в Венгрии ли, на Кубе, воцаряется террор. Мне становится страшно при мысли о том, что и во Вьетнаме могут победить коммунисты. Страшно за тамошнее население. Но я не во всем могу разобраться. Да, да, я не знаю ответов на все вопросы, но одно мне ясно: то, что делаешь ты – это не ответ.

– А ты приезжай к нам в кампус. Поговори со студентами и преподавателями. Ты увидишь, что многие не согласятся с тобой. Причем люди более знающие, чем ты.

Тео вспыхнул и сжал губы, сумев удержаться от резкого ответа на этот выпад, и, помолчав с минуту, сказал совсем другое:

– Может, это и так. Но, Господи, разве ты не понимаешь, во что тебя втягивают? Оставим в стороне марксизм и прочую тарабарщину – здесь мы все равно не придем к единому мнению. Давай поговорим о твоем поступке. Как можно управлять государством, любым государством независимо от его политической системы, если каждый гражданин будет сам решать, какие законы соблюдать, а какие нет? Я гражданин, и это накладывает на меня определенные обязанности. Если меня призовут в армию, я пойду, нравится мне это или нет.

Стив с презрением посмотрел на отца.

– Ну, тебе нечего беспокоиться. Едва ли они будут призывать людей твоего возраста. На прошлой неделе, – продолжал он чуть ли не весело, – я наткнулся на одно выражение: «Каждый мнит себя солдатом, видя бой со стороны». Вполне подходит к данной ситуации.

– Не будь нахалом. Ты прекрасно знаешь, что я сражался в оккупированной Франции. Не смей оскорблять меня. – Тео, возвысив голос, повторил: – Не смей оскорблять меня, слышишь?

Айрис в отчаянии вмешалась в разговор:

– Я уверена, Тео, он не хотел оскорбить тебя. Мы все ужасно расстроены, давайте…

– Айрис, не вступайся за него. Я сам как-нибудь разберусь. Мы тут не в игрушки играем. Что мы скажем, если ФБР будет искать его здесь? Что? Анна встала.

– Я сделаю тебе сэндвич и кофе, Стив. Ты, наверное, проголодался.

– Нет, я не голоден, Нана.

Но Анна уже направилась на кухню, а следом за ней пошли Айрис и Лаура. Мама в таком же ужасе, как и я, подумала Айрис. Ей необходимо чем-то заняться, и лучше всего на кухне, чтобы успокоиться. Почувствовав внезапную слабость, Айрис опустилась на стул, а Анна с Лаурой принялись хлопотать на кухне, пытаясь таким образом отвлечься от тревожных и пугающих мыслей: Анна взялась резать хлеб и мясо, а Лаура стала мыть над раковиной виноград. Это была уютная семейная сценка, и посторонний человек, посмотрев на них со стороны, ни за что не догадался бы, что в соседней комнате обстановка накалена до предела, а в душе у всех – сплошная мука.

Слезы подступили к глазам Айрис и, сделав вид, будто ищет что-то, она встала и открыла дверцу холодильника. Но Анна успела заметить выражение на лице дочери.

– Лаура, дорогая, – сказала она, – уже поздно. Тебе не пора спать?

Айрис пришла в себя.

– Не стоило тебе слышать всего этого, Лаура. Слишком это страшно, слишком безобразно.

– Мне пятнадцать, мама.

– Все равно не стоило.

– Ты мне не доверяешь?

– Конечно, мы тебе доверяем. Но это такое серьезное дело, не нужно, чтобы оно отягчало чью-нибудь совесть. Папа и я должны все обговорить и обо всем подумать, но тебе лучше ничего не знать.

– Лаура знает, что происходит в мире, – спокойно возразила Анна. – Нельзя отгораживать ее от жизни, от жизни все равно не спрячешься.

– Со мной все о'кей, мама, – вставила Лаура, – не переживай.

Айрис поцеловала встревоженную девочку в лоб.

– Я люблю тебя, Лаура.

Как только Лаура вышла, Айрис разрыдалась.

– Ты можешь этому поверить? – сквозь слезы проговорила она. – Кто бы мог подумать, что наш сын станет скрываться от закона? Что бы сказал папа? А мы так гордились Стивом, он был таким…