Эрагон начинал волноваться все сильнее и сильнее пока минуты, одна за другой, протекали мимо.

– Ну давайте же, - бормотал он. Он быстро огляделся вокруг, чтобы удостовериться, что ни один человек или животное не приближаются к нему, в то время как он всматриваетсяся в лужицу воды.

Со звуком похожим на рвущуюся ткань, входная откидная створка палатки открылась, поскольку Королева Имиладрис оттолкнула ее и направилась к бокалу наблюдения. Она была одета в яркий корсет золотой чешуйчатой брони, отделанные кольчугу и наголенники и красиво украшенный опалами и другими драгоценными камнями шлем — который сдерживал ее плавные черные локоны. Красный плащ, с белой подкладкой, вздымался на ее плечах; это напомнило Эрагону начало шторма. В левой руке Имиладрис держала оголенный меч. Ее правая рука была пуста, но она была в чем-то темно-красном, и за секунду, Эрагон понял, что это капающая кровь покрыла ее пальцы и запястье.

Имиладрис соединила узкие брови, рассматривая Эрагона. С таким выражением лица она имела поразительное сходство с Арьей, хотя ее статус и манеры были более внушительными, чем у ее дочери. Она была красива и ужасна, как ужасная богиня войны. Эрагон коснулся губ пальцами, затем повернул его правую руку около груди в жесте эльфийской лояльности и уважения и произнес традиционную приветственную речь, говоря первым, как надлежало обращаться к высшим чинам. Имиладрис ответила, и в попытке понравиться ей, продемонстрировать свои знание, Эрагон, закончил дополнительной третьей линией приветствия:

– И пусть мир живет в твоем сердце.

Свирепая поза Имиладрис слегка смягчилась, и слабая улыбка коснулась ее губ, как будто признав его маневр.

– И в твоем тоже, Губитель Шейдов.
– В ёе низком голосе прозвучали намеки шелеста сосновых игл и булькающих ручьев и музыки, играемой на трубах тростника. Вкладывая в ножны свой меч, она прошла через палатку к откидному столику и встала под углом к Эрагону, поскольку она смывала кровь со своей кожи водой из кувшина.

– Боюсь в эти дни трудно добиться мира.

– Борьба тяжела, Ваше Величество?

– Скоро будет. Мои люди сосредотачиваются вдоль западного края Дю Вельденвардена, где мы будем готовиться убивать и умирать, пока мы близки к деревьям, которые мы так любим. Мы - разбросанная раса и не идем рядами как другие — из-за ущерба, который это причиняет земле — таким образом, это займет время, чтобы собраться из отдаленных частей леса.

– Я понимаю. Только...
– Он искал способ задать свой вопрос, не будучи при этом грубым.
– Если борьба еще не началась, я не могу не задаться вопросом, почему Ваша рука окрашена запекшейся кровью.

Стряхивая водные капельки со своих пальцев, Имиладрис сняла свое прекрасное золотисто-коричневое предплечье для осмотра Эрагоном, и он понял, что она была моделью для скульптуры двух сплетенных рук, которая стояла на лестничной площадке его дома-дерева в Эллесмере.

– Окрашено не более. Единственные листья крови находятся на ее душе, не на ее теле. Я сказала, что борьба возрастет в ближайшем будущем, не что мы должны были все же начать.

Она потянула рукав своего корсета, и туника внизу отступила к ее запястью. От украшенного драгоценными камнями пояса, обернутого вокруг ее тонкой талии, она сняла рукавицу, сшитую серебряной нитью и надела на руку.

– Мы наблюдали за городом Кевнон, так как мы намереваемся напасть на него первым делом. Два дня назад, наши смотрители обнаружили команды мужчин с мулами, путешествующих из Кевнон в Дю Вельденварден. Мы думали, что они хотели собрать древесину у края леса, как они часто это делали. Мы терпели это, у людей должен быть лес , деревья в пределах края молоды и почти вне нашего влияния, и мы не хотели выдавать себя прежде. Команды не останавливались на окраине, как бы то ни было. Они прятались далеко в Дю Вельденварден, следуя тропинкам, которые, по-видимому, были им знакомы. Они искали самые высокие, самые толстые деревья из всех, столь же старые как сама Алагейзия, деревья, которые были древними и полностью выращенными, когда гномы обнаружили Фартхен Дур. Они нашли их, и начали вырубать, и нести вниз.
– Ее голос слегка колебался от гнева.
– От их заметок мы учли, почему они были здесь. Гальбаторикс хотел самые большие деревья, которые он мог бы приобрести, чтобы заменить двигатели осады и тараны, которые он потерял во время сражения на Пылающих Равнинах. Если бы их повод был чист и честен, то мы, возможно, простили потерю одного монарха нашего леса. Возможно даже двух. Но не восьми или двадцати.

Холод прополз сквозь Эрагона.

– Что Вы сделали?
– спросил он, хотя уже подозревал ответ.

Имиладрис вскинула свой подбородок, и выражение ее лица стало жестким

– Я присутствовала там вместе с двумя нашими смотрителями. Вместе мы исправили ошибки людей. В прошлом люди Кевнона знали, что лучше не злоупотреблять нашими землями. Сегодня мы напомнили им об этом.

Не замечая, она потерла свою правую руку, как будто она причиняла ей боль и пристально посмотрела мимо бокала, смотря на то, что могла видеть только она.

– Ты изучал, какого это, Эрагон финиарель, коснуться силы жизни растений и животных вокруг себя. Вообрази как бы ты лелеял их, если бы владел этой способностью в течении многих столетий. Мы не можем выдержать это так, как Дю Вельденварден и леса-расширение наших тел и умов. Любой вред нанесенный им - вред принесенный нам. Нас трудно вывести из себя, но когда нас выводят, мы словно драконы, мы сходим с ума от гнева. Прошло более ста лет с тех пор как я или большинство других эльфов проливали кровь в сражении. Мир забыл на что мы способны. Наша мощь возможно уменьшилась с падения Всадников, но мы еще можем дать отпор нашим врагам будет казаться как будто даже элементы повернулись против них. Мы - Старейшая Раса, и наши навыки и знания далеко превосходят навыки смертных людей. Пусть Гальбаторикс и его союзники остерегаются, поскольку мы, эльфы собираются покинуть свои леса, и мы вернемся сюда с триумфом, или не возвратимся вообще.