Радченко вошел в комнату.

– Быстро вы, Степан Семенович, – улыбнулась Зоя. – Как же я рада вас видеть!

– Всю ночь шел, – Радченко смущенно потер переносицу, и стало ясно, что он порядком устал. – И, похоже, не зря. Я так понимаю, кто-то ночью напал. Потери есть?

– Нету, – откликнулся Новиков. – Все живы. А Гришаня даже одного вражину зацепил.

– Потерь нету – хорошо. А то, что зацепил – я уж знаю, – сказал старшина. Он вытащил из кармана тряпку, развернул: – Это я во дворе нашел. Вы тут люди ученые, подумайте, что это может быть.

В тряпке оказался черный лоскут, измазанный густой темно-синей жидкостью. Похоже, это был один из тех ошметков, которые отлетели от чужака, в которого всадил очередь Кондратьев.

Попов вцепился было в лоскут, но Вейхштейн охладил его пыл:

– Стоит ли терять время? С каждой минутой нападавшие все дальше. К тому же у нас не все… здоровы, и смогут держать темп.

– Если речь обо мне, то я задерживать не буду, – ровным голосом сказал Данилов. – Справлюсь. А тряпку эту можно с собой взять.

– В самом деле, – поддержал его я. – Эх, жалко, тут собаки нет – она бы нас в два счета на похитителей вывела.

– Там и без того след хороший, – Радченко присел на тумбочку, прислонив автомат к кровати. – Из того, которого Гриша подранил, прямо брызжет – капли эти синенькие далеко видно.

– А вот это нам даже очень на руку, – Зоя посмотрела на часы. – Хорошо – сорок минут на сборы, и выступаем.

Мы отдалились от ограды прииска на добрых две сотни метров, когда Раковский сказал:

– Думаю, достаточно.

Горадзе положил на землю катушку провода, и подсоединил взрывмашинку.

Мы находились на одном из холмов, окружавших прииск, и теперь могли окинуть его одним взглядом. Какой же он небольшой! Солнце еще висело низко, и в ложбине покуда лежала тень, но взгляд легко различал все здания – лаборатория, контора, жилые бараки, цех, а вон, на склоне холма, овощные грядки… Воронка, где добывали алмазы, отблескивала серебром – вода из реки продолжала поступать. Скоро в ложбине будет самое настоящее болото… Но прежде нам нужно обратить в руины все строения.

Я с трудом сглотнул вставший в горле шершавый комок, взглянул на Зою – она, не стесняясь, плакала. Я ее понимал: мы провели на прииске всего несколько дней, но успели в какой-то степени сродниться с ним, словно это был маленький кусочек Родины, затерянный на бескрайних африканских просторах. Что уж говорить о тех, кто провел здесь несколько лет жизни, своими руками возводил здания, преодолевал тяготы и лишения, чтобы извлечь из этой тяжелой красной почвы невзрачные кристаллы, столь нужные изнемогающей в страшной войне Отчизне…

– Рвем? – тихо спросил Горадзе, словно надеясь услышать "нет".

Зоя протянула руку:

– Я сама.

Она положила руку на рычаг – и замерла. Одно движение – и пути назад не будет. Собственно, его и сейчас уже нет, ибо не только мы идем по следу, но и по нашему следу идут враги. Но все же пока прииск не разрушен, кажется, что туда можно вернуться, укрыться, спастись – и ждать помощь…

И Зоя медлила. Я видел, как ее пальцы, сжавшиеся было на рычаге, разжимаются, губы ее чуть заметно шевелились…

– Зоя…, – тихо сказал я.

– Все, – выдохнула она, и повернула рычаг.

…Еще несколько минут спустя наш маленький караван – впереди шестеро бойцов и старшина, потом Раковский, Анте, Горадзе, Вейхштейн и мы с Зоей, лошади – Звездочка и Ночка, навьюченные тюками с поклажей, двое солдат замыкающими – двинулся вперед.

Мы шли по следу из синих капель, оставленному одним из ночных нападавших.

Их и в самом деле было очень хорошо видно на бурой земле, на желто-зеленой траве.

…Картина складывалась предельно ясная. Хорошо выбранное место, довольно грамотно организованная засада, несколько мощных фугасов, высокая плотность огня – ну и результат соответствующий.

Искореженные остовы машин, обгоревшие трупы, больше похожие на обугленные манекены, жирные хлопья сажи… Герц представил, как все произошло, и содрогнулся. Ползут грузовики по ухабистой дороге, балагурят солдаты – и вдруг взрывы, куски металла рвут в клочья людей, решетят машины, а потом со склонов обрушивается настоящий огненный шквал. Налет длился от силы несколько минут, и он очень сомневался, что солдаты охранения успели сделать хотя бы с десяток выстрелов. Зато нападавшие патронов не пожалели: в выкопанных на склоне стрелковых ячейках дно усеяно гильзами. Самые интересные гильзы, конечно, в пулеметном гнезде. Характерная форма, не менее характерная закраина – гильза от русского мосинского патрона: уж кто-кто, а Герц, немало побывший на Восточном фронте, на них насмотрелся. Точно такие же гильзы перед самым выездом по тревоге привезли с берега, где неизвестные положили отделение португальцев.