Первого сентября я первая ворвалась в класс, чтобы занять место у окна на четвёртой парте. Надоело сидеть под носом у учителя. Димка выволок меня из-за парты, как щенка, и уселся у окна, заявив, что это место принадлежит ему с первого класса. Тогда я села рядом с ним на удивление всех учеников и учителей, так как все сидели мальчик с мальчиком и девочка с девочкой. Я косила глаза и с интересом рассматривала его. Он отличался от других мальчиков: хорошо одевался, следил за собой, под ногтями не было грязи, и от него хорошо пахло одеколоном, так как он давно брился. Димка хорошо учился, но я училась лучше, и иногда помогала ему – не из любви, но чтобы показать ему уж если не физическое, то умственное превосходство.

Однажды в перемену мы боролись, вырывая друг у друга из рук какую-то вещь. Димка перебарывал меня, но мне нужна была победа, и я нарушила все правила борьбы, вонзилась зубами в его руку и прокусила её до крови. За это мне полагалось дать по роже свободной рукой или хотя бы пнуть, но он этого не сделал.

Я села на последнюю свободную парту и недоумевала: для мальчишек я была "своим парнем", но со мной поступили не как с парнем, меня видели в другом качестве, и в этом новом качестве я имела льготы и преимущества. Кровотечение было сильное, я чувствовала себя виноватой, но Димка молчал и не упрекал меня, а впоследствии говорил, что когда отношения начинаются с драки, то это хорошая примета – хуже, когда они кончаются дракой.

Благородство его поступка было налицо, и, естественно, появилось уважение к Димке, но кроме этого появилось новое неизвестное чувство. С этого началась наша любовь, любовь-поэзия, любовь-песня. Вся естественная энергия весны, если она не растрачивается безвозвратно на бурные ощущения тела и не приводит к рождению потомства, то превращается в великую силу, даёт человеку крылья, отрывает его от земли, от быта, возносит к небесам, к самому Богу. И щедрый Бог раздаёт себя людям в виде любви – ведь он и есть Любовь. Вот потому любовь превыше всего, как и Бог. Она вечная, как и сам Бог. "Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится". (Первое послание к Коринфянам, глава 13).

Мы стали интересны друг другу. Через месяц Димка бросил свою вечную четвёртую парту и пересел ко мне "на Камчатку". Он сказал, что про нас сочинена песня: "А у нас во дворе, есть девчонка одна…Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу. Есть дружок у меня, я с ним с детства знаком, но о ней я молчу даже с лучшим дружком. Почему я грущу даже с лучшим дружком? Вот стучит вечерком каблучками она, обо всём позабыв, я гляжу из окна и не знаю зачем мне она так нужна. Я гляжу ей вслед – ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу".

После уроков мы вместе гуляли, ходили в кино и не могли наговориться. Потом был выше описанный первый поцелуй. А много позднее:

"Люблю, не знаю, может быть, и нет, любовь имеет множество примет.

А я одно тебе сказать могу: повсюду ты, во сне, в огне, в снегу, в молчанье, в шуме, в радости, в тоске, в слезах, в дыханье, в жилке на виске. в любой надежде и в любой строке, в любой звезде, во всём, всегда, везде.

Ты памятью затвержен наизусть,

И ничего забыть нельзя.

Ты у меня уже в крови, в душе,

Ты понимаешь, я боюсь тебя.

Напрасно я бежать от этого хочу,

Ведь ты же сон, тепло, дыханье, свет.

Хочу прижаться к твоему плечу.

Люблю? – Не знаю, нет других примет". *(Все стихи в "Белой Вороне" сочинены не мной).*

А потом случилось самое главное – взгляд. Прабабушка вспоминала до 100 лет кулёк с конфетами, вернее, то чувство, которое возникло от признания в любви, высказанного таким способом. Для меня же главное в моей первой любви был этот взгляд. Фотография этого взгляда навсегда запечатлена в моей фотографической памяти. Димки нет в живых уже много лет, а взгляд остался навсегда. Он стоял в нескольких метрах от меня и смотрел так, как никто ещё никогда не смотрел. Его чёрные глаза светились удивительным голубым светом, из них шли осязаемые лучи, которые обнимали меня со всех сторон, и их тепло проникало в каждую клеточку моего тела, и каждая клеточка отзывалась и пела гимн жизни. Я видела, что я нравлюсь, что меня любят такой, какая я есть. И невидимые нити ответной любви крепко соединяли меня с моим Димкой. Никому это не было видно, но во мне произошёл взрыв, я стала другой.

Я помню этот солнечный счастливый день весны. Я иду 10 километров от Заволжска до Заречного домой на выходной день. Я иду, как всегда, но мир вокруг преобразился. Мне казалось, что вся природа радуется со мной, радуются искрящиеся ручейки на дороге, ожили вековые ели, переполняемые радостью, и небо совсем другое – счастливое.

"О, первый ландыш! Из под снега ты просишь солнечных лучей;

Какая девственная нега в душистой чистоте твоей!

Как первый луч весенний ярок! Какие в нём нисходят сны!

Как ты пленителен, подарок воспламеняющей весны!…"

Все мальчишки в классе искренне радовались нашей дружбе, некоторые дружелюбно подшучивали. Мишка, тоже с "Камчатки", но с другого ряда писал стишки такого типа:

"Ты, Димид, не больно балуй, не то получится беда.

К тебе на шею сядет малый. Но поздно будет уж тогда".

Что думали девчонки – не знаю. Они давно ходили на танцы, у некоторых были парни старше их, и они встречались после танцев по тёмным углам. По большому секрету говорили "на ушко" о том, что одна из девочек гуляет по-плохому, и об этом все знали и осуждали её.