Сашка уехал работать в Киров, писал мне шуточные письма, дарил подарки. Но никаких серьёзных разговоров у нас не было, и любви у меня к нему не было. Мне просто льстило, что у меня был такой взрослый кавалер. Однажды, приехав в отпуск, он пришёл на танцы пьяненький и там похвастался, что скоро женится на мне. Родственники сообщили матери, и вскоре я получила от маминой двоюродной сестры Руфины письмо, в котором она сообщала мне, что Сашка много лет сидел в тюрьме, что он пьяница, развратник и хулиган. Это письмо я отослала к Сашке. Он тут же приехал в Кинешму и с письмом явился на работу к Руфине, обличил лгунью, был скандал. Когда на улице я встретилась с Руфиной, и она созналась, что писала письмо под диктовку Марии Васильевны и моей мамы, а Саша – очень хороший человек. Руфа просила меня не верить написанному в письме. Вскоре после скандала у неё развилось онкологическое заболевание, она умерла после операции на шестой день в страшных муках в возрасте 32 лет. Но камень был брошен, и моя симпатия к Сашке исчезла навсегда.

Вероятно, и в случае с Димкой произошло то же самое. Все его письма они изорвали, а ему написали как бы от моего имени, что он больше мне не нужен. Возможно, для большей достоверности они подговорили кого-то оболгать ему меня, как оболгали Сашку, и Димка поверил.

Версия вторая. Всё-таки мы были немного неподходящими друг для друга людьми. Иногда, когда Димка обнимал меня, сквозь одежду я чувствовала некоторые выступающие части его тела. Я не придавала этому значения, хотя мне это не нравилось: он мальчик – потому и топорщится от поцелуев. У меня же не было того, что могло топорщиться. Мне даже бюстгальтер ещё не было на что одеть. Судя по Димкиной внешности, он, вероятно, не был русским: черноволосый, черноглазый, с жёсткой щетиной на лице. У него было более ранее половое созревание. Он понимал, что от меня ему ничего не отколется, и, если не сознательно, то, конечно, подсознательно, он желал других отношений. Вот и оборвалась тропинка у обрыва.

Любовь – как наркотик. Получив первую дозу и узнав, как это хорошо, желаешь повторить. Если первая любовь пришла сама, как бы упала на меня внезапно с неба, то вторая была для меня сознательным воплощением моего сильного желания. Надо было спешить.

"Не шути с любовью и, балуя, от живого чувства не беги.

Береги девчонка поцелуи, но смотри, не перебереги.

А не то, с ноги проснувшись левой, щуря потускневшие зрачки, ты проснёшься нудной старой девой, полной злобы к людям и тоски".

Но кого любить?

"Уж лучше голодать, чем что попало есть, и лучше быть одной, чем вместе с кем попало".

Зачем тратить огонь души на недостойных? Мой избранник должен быть лучшим среди ребят, особенным, неповторимым. В мед. институте было поровну юношей и девушек. Если девушек без трудового стажа принимали в институт, когда они набирали десять баллов из десяти, то ребят без стажа и после армии брали и с тройками. Поэтому те, кто не могли поступить в технический вуз, самые тупые, шли в медицинский – такие были мне неинтересны. Конечно, встречались и очень умные и развитые студенты, однако, внешность в то время имела для меня очень большое значение. Как можно влюбиться даже в самого умного, если зубы у него прокуренные, редкие и жёлтые, на голове намечается плешь, а из под манжетов выглядывают покрытые густым чёрным волосом руки? Никогда! Даже страшно. "

Один не тот, потом другой не тот, оглянешься, а сердце уж остыло.

Когда ж в дали единственный мелькнёт, его окликнуть уж не хватит силы".

Очень умные парни учились в энергоинституте, и девушки стремились выйти за них замуж. Это было удобно, так как в этом случае они получали направление по месту работы мужа, то есть в город, а не в село. Но у меня не было никаких шансов. С ними надо было знакомиться где-то на вечерах, на танцах, но кто же подойдёт ко мне, к закомплексованному очкарику? Это ведь обо мне была песня: "А у нас во дворе", переделанная студентами на свой лад:

"Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, руки – ничего, ноги – ничего, головы в ней нет – ничего в ней нет".

Я не стала ждать милости от природы, и стала активным звеном в любви: сама любила, сама увлекала, сама разлюбляла.

Что может быть лучше и прекраснее любви? Когда любишь, то счастлива, и жизнь наполняется смыслом, но именно тогда, когда любишь сама, а не тогда, когда тебя любят. Хуже демьяновой ухи, когда к тебе лезут с назойливой любовью, а тебе это совсем не нужно. Тяжело и тогда, когда тебя любят искренне и благородно, а ты не можешь ответить тем же, и чувствуешь себя должником. Ведь сердцу не прикажешь, и ты только можешь сострадать любящему тебя.

Сострадать – от слова "страдание", но какая же радость может быть в страданиях? Ты сострадаешь нищему, и подаёшь ему милостыню потому, что не можешь не подать, так как необходимо уменьшить собственное чувство дискомфорта при виде чужого несчастья, и оно уменьшается, когда уменьшаются страдания нищего. Видеть нищего неприятно, хочется, чтобы нищие не существовали. Сострадание – жалкая тень любви. Отвечать взаимностью тем, к кому душа не лежит – всё равно, что подавать милостыню нищему. Это унижает любовь. Я никогда не подавала милостыню в качестве любви.

Я училась на третьем курсе. Мне было 19 лет, когда я заметила Славика, тоже студента третьего курса из параллельной группы. Я видела его уже третий год, но в тот день он был с очень красивой девушкой. Оба высокие, стройные, красивые и счастливые шли по улице, взявшись за руки. Самая чёрная зависть пронзила меня, и из глаз посыпались искры. У меня всегда была повышенная самовнушаемость, и развитое воображение, и я, собирая отдельные факты, всерьёз считала, что у меня дурной глаз, так как с теми, на кого я плохо поглядела, случались несчастья. Например, распадались пары. Вероятно, я фиксировала только те факты, когда это случалось, и забывала, когда не случалось. Когда меня обидят, я часто ощущала, что независимо от моей воли, тем более, от разума, так как происходило это молниеносно, возникали вспышки внутри, как толчок мгновенный и сильный. Я бы назвала это мгновенной яростью, которая выходила из меня через глаза, блеснув как молния, не оставляя следа. Это иногда происходило и без обиды, просто так, и вызывало удивление. Я стала бояться, не приношу ли я этим вред людям, так как слышала о сглазе и порче. Я стала работать над собой, чтобы научиться управлять этими стихийными явлениями, как в детстве научилась управлять снами и просыпаться по собственному желанию. Когда из глаз вдруг что-то вылетало, я зажмуривала глаза и мысленно говорила: "Простите, я не хотела, я не нарочно, я беру это назад". Потом все эти явления прошли бесследно.