Через три месяца мы поставили штампы в паспорта. Фото. В загсе. Я с Лёней, а Вовик в животе, ему там уже три месяца. Справа от Лёни его сестра Ира. ‹http:atheist4.narod.rusvf11.htm› Сходили в загс, как все люди, девчонки одолжили белое платье, из чего-то соорудили фату. Денег на свадьбу не было ни копейки. Фото. Я с большим животом и с Лёней, Ира с будущим мужем. ‹http:atheist4.narod.rusvf12.htm›

Лёню на месяц взяли в армию, а я поехала на врачебную практику в Кострому и жила в Лёниной семье так, как никогда не жила в своей родной. Здесь была свобода, не было угнетения и тяжёлого диктата. С Павлом Романовичем, отцом Лёни, у нас были общие интересы: садоводство и огородничество, и в саду я проводила всё свободное время. Мария Павловна, мать Лёни, преподаватель литературы – очень культурный человек. У меня было ощущение, что именно она моя родная мать, а злобствующая свекровь – там в Заречном. Лёня и Ира обращались к своим родителям на "вы".

Как только я забеременела, у меня появилось сильное отвращение к близости с Лёней. Я сказала ему, что я больше не могу, и мне нельзя, и попросила его на время моей беременности завести другую женщину, чтобы не мучиться от воздержания. Он наотрез отказался и угомонился, как будто ему ничего другого и не надо было, как только чтобы я забеременела. Он сказал, что с другой у него ничего не получится, так как если любишь, то не изменишь. Я поверила в это, как верила всему, что бы он ни сказал, и заложила эту информацию, как истину, в свой "компьютер". Больше не было наших бурных встреч, а только изредка, чуть-чуть, строго по регламенту. Мы стали ещё ближе. Я чувствовала его даже во сне: как бы крепко я ни спала, я просыпалась, если он смотрел на меня. Лёня многократно проводил этот опыт в разных обстоятельствах: в поезде, в шумном помещении, где были и другие лица, и удивлялся. Я просыпалась только от его взгляда, и не было ни разу, чтобы я не проснулась, когда он на меня смотрел. Как во сне я отличала его от других? В медицине не было ответа на этот вопрос. Фото Мы ходили по улицам обнявшись и пели романсы и арии: "Огонь любви горит в душе не угасая, пусть до зари огонь любви в сердцах пылает". Так нас и сфотографировали. ‹http:atheist4.narod.rusvf13.htm› Как-то увидев нас на улице одна старушка заулыбалась, просияла и сказала: "Как хорошо вы поёте, как приятно на вас смотреть. Будьте всегда вместе и такими же счастливыми".

Мы перестали быть кроликами и стали похожими на людей, и поэтому с каждым днём мы всё сильнее прирастали друг к другу. Лёня говорил, что у нас с ним всё наоборот, не так, как у других людей: у всех сначала медовый месяц, а затем постепенно нарастает охлаждение, а у нас наоборот. Мы становились день ото дня всё ближе, и становилось всё тяжелее расстаться даже на минуту. А расставаться пришлось. И чем дольше шло время – тем длиннее были расстояния, разделяющие нас, и, наконец, время разлуки превратились в вечность.

С первого сентября последнего курса мединститута Лёня устроился сразу на две работы, чтобы я и наш ребёнок не зависели от моих родителей. Помощь от своих родителей Лёня никогда не смог бы принять. Он был не тем человеком, который мог бы паразитировать на шее у родителей. Одну ночь он работал сторожем на стройке, другую ночь – врачом скорой помощи в реанимационной бригаде. Днём мы ходили вместе на лекции и практические занятия. Я перевелась в другую группу, чтобы быть всегда вместе с Лёней. Кроме этого, мы уже вместе сидели в библиотеках, так как он заразил меня интересом ко многим проблемам медицины. Лёня производил впечатление порядочного, умного человека и смог договориться с главным врачом санэпидемстанции. Нам доверили свободный доступ к лабораторному оборудованию. Там мы проводили очень интересные опыты: наблюдали на чашках Петри рост и замедление роста бактерий под действием лекарственных средств, уже применяемых в медицине, и народных, ещё не исследованных. Эффект от народных средств был в десятки раз больше, чем от разрешённых к применению. Это было захватывающе интересно.

Спать Лёне было совсем некогда, разве что на лекциях немного подремать. Достаточно было мне их подробно записывать, чтобы потом выучить по одной тетрадке. Лёня хорошо зарабатывал. Кроме того, у нас были две стипендии. Он прилично оделся, питались мы очень хорошо, особенно я, так как выкармливала будущего малыша.

Тогда впервые у меня возникло предчувствие беды. Оно выражалось в появлявшемся на рассвете чувстве тревоги, ничем немотивированной. Всё вокруг было благополучно, беременность протекала исключительно хорошо, и не только не отмечалось тошноты, головокружения и других пустяков, но наоборот я стала спокойнее, уравновешеннее и, наконец, избавилась от язвы желудка, мучившей меня много лет. На рассвете я просыпалась, а Лёни со мной не было. Он работал 30 ночей в месяц. Я ждала его каждое утро так, как, наверное, ждут матери своих сыновей с фронта, каждую минуту ожидая, что с ними что-то случится. Один раз я не выдержала и пошла с ним дежурить на стройку, но из этого ничего хорошего не вышло. Вид тесной, унылой, тёмной грязной собачьей конуры с железной печкой, где можно было сидеть вдвоём, навёл на меня сильнейшую тоску: "Господи, как он может здесь находиться целую ночь!" Не выспавшись, я не могла сидеть на лекциях.

Мама когда-то в разговорах о моём отце говорила, что он был суеверный, верил снам, гаданиям и предчувствиям. И когда у них было всё хорошо, и ничто не предвещало развода, он просыпался по ночам, смотрел на неё и не мог насмотреться. Его мучила тревога, он говорил: "Валюша, я чувствую, что-то произойдёт, и мы с тобой расстанемся". Так и случилось вскоре. Эта ситуация, кажется, повторялась и со мной. Но можно было объяснить это по-другому: сросшиеся души и чувствуют одновременно одно и то же. Ему было тяжело, он переутомлялся, его нервная система изнашивалась. Хотя он, конечно, и виду не показывал, не жаловался, но я всё-таки подсознательно чувствовала это, и отсюда возникала тревога. Надо было верить своим чувствам. Глаза могут не видеть очевидного.

С первого сентября, пока студенты младших курсов рыли картошку, мы жили в общежитии в лёниной комнате вдвоём. Абитуриенты, которые жили в ней летом во время экзаменов, оставили много мусора. Окурки, консервные банки, битая посуда, стаканы и бутылки, бумага были разбросаны по всей комнате. Стёкла окон и зеркало забрызганы грязью. Мне бы, как порядочной жене, надо было сделать уборку, но не было ведра и тряпки. Надо было идти и занять у кого-нибудь, но мне не хотелось. После скандала в Заречном и ухода из дома, после оскорблений меня и Лёни моими родителями, я была подавлена, и делать что-то неприятное было невмоготу. Я отложила на завтра, потом на послезавтра, затем на потом. У меня была такая привычка – откладывать то, что мне не хочется, на потом. Дома я никогда не делала уборку, не стирала, не гладила, не готовила – всё делала Мария Васильевна. Я только любила работать в огороде, носить воду, пилить дрова, топить печку, а всё свободное время – читать книги. А потом, вскрывая банку с консервами, я порезала артерию на руке, было сильное кровотечение, наложили швы, руку перевязали. У меня появилась уважительная причина уборку не делать. Предложить это сделать Лёне я также не могла, видя, как он перегружен. Да и обидно как-то – чужую грязь убирать. По правде сказать, от грязи кругом нас не тошнило, она не мешала нам жить. Достаточно того, что стол и кровати были чистыми, и плевать нам было на то, что у нас на полу валяется. Мы и стали плевать. Нам даже стало смешно жить в таком свинарнике. Чтобы было ещё веселее, я предложила Лёне и самим бросать всё на пол. Мы каждый день в большом количестве ели арбузы, дыни, виноград, а корки бросали прямо на пол – ведь ведра то не было. Если что нам не нравилось, например, помидоры или подпорченный фрукт, мы швыряли их в стену, а оттуда они падали на свободные кровати и на пол. А потом мы стали сочинять про это стихи, какие мы хорошие свиньи.

Всё это было бы хорошо, если бы Лёня не поссорился с комендантом общежития по какому-то поводу. Наверное, это была его первая ссора в жизни. Война – не его стихия. Он прожил 23 года в своём замкнутом от людей мире и лучше бы оттуда не вылезал никогда. Но пришлось решать практические вопросы. Я тоже прожила свои 22 года в прекрасном книжном мире, ограждённая своими любвеобильными родителями от всех трудностей жизни. Хотя я и была по характеру боевым петухом, рождённая в год Петуха под знаком Огня, и война – моя стихия, но в драку я не лезла. Мне нужна была только победа, а мой "компьютер" за меня уже вычислил все шансы и выдал готовый ответ: конфликтовать с сильными мира сего нельзя, бесполезно. А Лёня полез в конфликт, не имея никаких шансов на победу.