Шрифт:
Мельком взглянув на меня, он сразу же всё понял.
– Задал вам Гришка перцу?
– Ну и мерзавец!
– И ещё какой мерзавец!
– поддержал он.
– Во всей Нижегородской губернии второго такого не сыщешь. Махровый мерзавец!
– Не говорите!
– Так, может, плюнете на все это дело?
– Нет уж.
– А вы все-таки подумайте, нервы дороже. А главное - я уверен, что ни черта он не знает.
– Знает. Ежели бы не знал, то так нагло не держался. Понимает, что мне без него не обойтись, потому и куражится.
– Ну, ежели так, то надо терпеть. Ничего не поделаешь!
– Я-то готов терпеть, а вот вы…
Начальник уездной милиции настороженно посмотрел на меня. Что-то в моей интонации ему явно не понравилось.
– А при чем тут я?
– Ну как вам сказать? Прямого отношения вы, конечно, не имеете, но некоторое касательство…
– Что он хочет?
Я решил проявить максимум такта и излагать требования Беспалова постепенно, не травмируя психику своего собеседника.
– Гурман он, оказывается. Зернистая икра ему, видите ли, требуется. Иначе говорить не желает.
– Ишь ты, - усмехнулся начальник милиции.
– И что же вы решили?
– Если не возражаете… - осторожно начал я.
– А чего мне, собственно, возражать? Передачи мы принимаем, пожалуйста.
Такой легкой победы я не ожидал.
– И балык осетровый можно?
– Почему же нет?
– И стерлядь кольчиком?
– Сделайте милость.
– Не знаю, как и благодарить вас!
– А за что? Если вас не смущают расходы, то нас тем более. Правда, с большим удовольствием я бы посадил этого вымогателя на хлеб и воду, чем баловал его разносолами, но, как говорится, воля ваша. Так что никаких возражений.
Начальник уездной милиции был воплощением великодушия. Но когда я, обрадованный столь успешным началом своей дипломатической миссии, заговорил о папиросах, он сухо сказал:
– А вот этого, Василий Петрович, не положено.
– Ну в виде исключения.
– Не положено. Ведь мы, Василий Петрович, бюрократы и руководствуемся инструкциями. Балык, икра и прочее существующим положением о передачах не возбраняется. А раз так - то с милой душой. Относительно же табака и спичек имеется специальный параграф - строго запрещено. Как же мы с вами будем нарушать его?
– Да, напрасно, выходит, я сюда приезжал.
– Обидно, конечно. Но что тут можно придумать!
– Да нет, кое-что можно было бы, понятно, придумать, - осторожно закинул я удочку, - но у меня даже язык не поворачивается.
– Так уж и не поворачивается?
– ехидно спросил он.
– Параграф, конечно, дело святое, - ханжески сказал я.
– Но ведь проверяющий передачу может просто-напросто не заметить папиросы. Бывает же такое - не заметил, и всё. Усольцев бы…
Он внимательно взглянул в мои бесстыжие глаза, усмехнулся и сказал:
– Ну разве что в интересах науки и из уважения к Усольцеву.
Я готов был расцеловать его.
– А если водку?
– дойдя до высшей степени наглости, спросил я.
– Что, водку?
– Ну, это самое, в интересах науки и из уважения?..
– Василий Петрович, а вам не стыдно?
– Стыдно.
Наступило молчание. Долгое. Тревожное. Наконец он сказал:
– А ежели вам все-таки плюнуть на него, а?
– Да я бы рад, но никак нельзя. Без него я как без рук…
– Попробуйте, а?
– сказал он почти умоляюще.
Снова молчание. Скорбно смотрю на начальника милиции, он точно так же скорбно глядит на меня, размышляет.
– Только подумать, водку арестованному! Собственными руками!
Я вздыхаю. Жалобно так вздыхаю. Он тоже вздыхает.
– Я, конечно, понимаю ваше положение и поэтому не настаиваю.
– Ладно, - наконец решается он.
– Черт с вами. Если проверяющий не обратит внимания на папиросы, он может не заметить и водку.
– Голубчик!
– Ну, ну, только не благодарите, - поднимает он руку, будто желая отстранить меня, если я вдруг кинусь целоваться.
– Я сам себе противен.
– Но ведь в интересах науки!
– Ну, тогда отправляйтесь за продуктами. Справа от пристани в переулке - знаете, где пристань?
– есть магазин Шевцова. Вы там купите всё, что вам требуется… - Он помедлил и не без юмора закончил: - В интересах науки.
Действительно, в магазине Шевцова нашлось всё, что заказывал Беспалов. А стерлядь кольчиком мне приготовили в близлежащей кухмистерской.
Как и предполагалось, пожилой милиционер с вислыми усами «не заметил» ни папирос, ни водки. Правда, мне показалось, что его лицо выражало осуждение. Но мало ли что может почудиться!