Шрифт:
Я подтвердил его догадку. Евграф Николаевич переглянулся с Константином Кондратьевичем, и они засмеялись.
– Любопытная, конечно, история, - сказал Усольцев.
– Но, между нами говоря, Василий Петрович в своем рассказе об «экспонате № 5», как он выражается, допускает некоторую неточность.
– Или, попросту говоря, ошибку, - вставил Константин Кондратьевич.
– Дело в том, - сказал Усольцев, - что к краже на его квартире Мебельщик никакого отношения не имел. В чем не повинен, в том не повинен. К тому времени, когда это случилось, Гриша Беспалов - мир праху его - уже был мёртв.
Я не пытался скрыть удивления.
– Мертв, - повторил Усольцев.
– Он скончался на Анзере от крупозного воспаления легких. Так на наш запрос ответила администрация.
– И вы не сказали об этом Белову?
– Нет, не хотелось портить уже обкатанную историю. Уж больно хорошо она получалась у Василия Петровича.
– Но кто же мог совершить эту кражу?
Он засмеялся.
– Стыдно признаться, но до сих пор не знаю. Чего не знаю, того не знаю. В те годы домушников хватало. Мог тогда к нему забраться на квартиру и тот, кого Василий Петрович прозвал Скособоченным, и другой приятель Мебельщика - Петька Интеллигент. Да мало ли кто!
– Постойте, постойте, - сказал я.
– Давайте всё-таки расставим точки над «и».
– Ну как, расставим?
– повернулся Усольцев к Константину Кондратьевичу и подмигнул ему.
– Расставим, - согласился тот.
– Пометки на полях рукописи Василия Петровича были или не были?
– Были, - сказал зять Белова.
– Могли они принадлежать Скособоченному или Петьке Интеллигенту?
– Нет, конечно.
– Значит, сделал их, судя по всему, человек достаточно компетентный?
– Надеюсь, - усмехнулся он.
– Кто же?
– Константин Кондратьевич, кто же ещё?
– сказал Усольцев.
– А если без шуток?
– Евграф Николаевич не шутит. Так оно и было.
– Странно.
– А что вас, собственно, удивляет?
– пожал плечами зять Белова.
– Василий Петрович настолько горел этой работой, что невольно заинтересовал и меня, тем более что вопросы имитации материалов для мебели химику значительно ближе, чем искусствоведу.
– Допустим.
– Ну а во время его отъезда мне было поручено присматривать за квартирой. Занятие скучное. Вот я и начал потихоньку читать его рукопись. Ну и не удержался от соблазна сделать на полях кое-какие замечания.
– Но зачем вам с Евграфом Николаевичем потребовалось разыгрывать Василия Петровича?
– А мы не собирались его разыгрывать. Он нас буквально вынудил к этому.
– Константин Кондратьевич!
– А что? Действительно вынудил, - подтвердил хохочущий Усольцев.
– Во-первых, - продолжал зять Белова, - ему очень хотелось поверить в то, что вором был Мебельщик. А во-вторых… Посудите сами, когда говорят, что в ваших замечаниях обнаружено двадцать три орфографические ошибки, вы вряд ли тут же закричите о своём авторстве и уж, во всяком случае, не будете отстаивать его. Зачем мне это? Пусть лучше «чудовищной безграмотностью» отличается Мебельщик. С него взятки гладки.
– А вы действительно… - осторожно поинтересовался я.
– К сожалению. До сих пор не могу подружиться с орфографией.
– Наступило молчание.
– Но теперь, когда прошло столько лет, - сказал я, - видимо, стоит восстановить истину.
– Не уверен, - покачал головой Усольцев, - совсем не уверен.
– Зачем?
– поддержал его Константин Кондратьевич.
– Заблуждение Василия Петровича разве помешало ему закончить свою работу? Нет. А вам оно помешает?
– Да нет, скорей наоборот. Вы с Евграфом Николаевичем подсказали мне неожиданную концовку, которой я, видимо, и воспользуюсь.
У метро мы расстались довольные друг другом. Так что если Василий Петрович считал своим соавтором Гришу Мебельщика, то моими соавторами вполне могли бы стать Константин Кондратьевич и Евграф Николаевич. Особенно Константин Кондратьевич. Но он совсем на это не претендовал и даже просил не упоминать его фамилию в повести о музее Петрогуброзыска. Я его понимаю. Что ни говорите, а двадцать три орфографические ошибки - это многовато не только для доктора химических наук, но даже для кандидата…
[1] АРА - сокращенное наименование «Американской администрации помощи», благотворительной организации, которой в 1921 году в связи с голодом была разрешена деятельность в РСФСР.