– Мистер Бартон, ты пьян, как… фортепьян!

– Не смей смеяться надо мной, белобрысая! На чем я… ах да. Он промучился месяц, а потом отправился к тебе, все рассказать и вымолить прощение на коленях.

– Но не дошел.

– Не очень. Сначала хотел зайти в свою комнату – а там Чикита охраняет свое потомство. Он на улицу, а Джеронимо – сзади. Вцепился ему в филе, так и висел. Во дворе подоспели остальные, Итан прыгнул в бассейн и сидел, ждал кавалерии. Дождался меня.

– И тут – крепкая мужская дружба?

– Ну да. Умница. Все на лету… Пока тебя ждали, все обсудили. Он за тебя очень рад. В смысле, повезло тебе со мной.

– О, не то слово. В данный момент мне повезло с вами обоими. Ну, что с ним теперь делать? Его же москиты тут съедят.

– Счас… погоди-ка. Подержи ведро.

– Ты что! Надорвешься!

– Да ладно… Был у меня такой в роте… Тэкс. Из Техаса. Длинный, как… не знаю что.

– Ты ж его не носил…

– Носил. Два раза. На учениях он был условно раненый, а в… одной поездке – реально. Я его и нес.

– Хит! Осторожно, ямка…

– Чертов пес, прости, Джен. Всю дорогу раскопал. Где ж дом-то? Мы не заблудились?

– Осторожно, не спеши, я сейчас свет зажгу. Вот. Голова… а впрочем, он сейчас вряд ли почувствует.

– Р-рози! Моя нежная голубка! Моя английская р-роза!

– Ти-хо. Куда?

– Сюда, в гостевую.

– Ох. Что-то я ослаб. Выхожу из формы. Проводишь меня?

– Ложись в доме!

– Нет! Принципы – это святое.

– Дурак ты, ветеринар.

– Веди аккуратнее!

В домике садовника Хит утомленно повалился на кровать и блаженно вздохнул. Могучая грудная клетка вздымалась и опадала, словно океан во время шторма. Дженна, улыбаясь себе под нос, стащила с Хита кроссовки, потом залезла на кровать, с усилием приподняла любимого и собралась стащить с него футболку, залитую виски и оттого невыносимо благоухавшую алкоголем. В следующий миг Хит Бартон пугливой ланью слетел с кровати, целомудренно стиснув руки на груди, и замер метрах в двух от кровати, с подозрением глядя на Дженну. Та не выдержала и расхохоталась.

– Хит! Ты все равно не похож на юную деву, застигнутую в момент купания. Отдай футболку, я ее брошу в машину. Вы что, виски поливались?

– Пролилось немножко. Выйди, я в окно тебе отдам.

Дженна встала и пошла на него вкрадчивой походкой пантеры, не сводя мерцающих глаз со смущенного лица своего избранника.

– А если я не уйду? Если я вообще не хочу уходить? Я теперь чиста перед своим бывшим женихом, могу делать, что хочу. А я хочу тебя!

– Дженни…

– Я хочу остаться с тобой, хочу спать с тобой в одной постели, хочу проснуться у тебя на груди. На твоей груди, Хит, а не на футболке. Что ты там прячешь?

– Не могу сказать.

– Не можешь сказать – покажи.

– Ни за что.

– Я тебя видела.

– Издали.

– Теперь хочу вблизи.

– Нет.

– Хит Бартон! А когда мы поженимся, ты тоже ее не снимешь?

– Пока что – не сниму.

И тогда она на него прыгнула. В точности, как тигрица. И они покатились по постели, хохоча и пыхтя, а потом хохот стих, и возня немного изменилась, но в тот самый момент, когда Хиту показалось, что Дженна забыла про злосчастную футболку, зеленоглазая змея извернулась – и сорвала непрочную тряпку.

Дженна сидела на нем верхом и пристально рассматривала увиденное. Хит смущенно попыхтел, а потом перестал. Он смотрел на Дженну и думал, что ничего более возбуждающего в своей жизни не видел. Красивая женщина сидит на нем верхом и внимательно рассматривает его обнаженную грудь. Не трогает, просто смотрит. И по всему телу от этого взгляда течет горячая волна. Ах нет, уже трогает…

– Джен…

– Поразительно! Где это тебя?

– В Гонконге. Они спецы по этому делу.

– Нет, ты подумай. Во всех подробностях. Тончайшая работа!

– Я сведу, честное слово…

– Ты что! Такую красоту! Не ехать же в Гонконг за этим еще раз.

– Джен…

– Что?

– Это, вообще-то, не особенно прилично…

– Согласна. И надеюсь, что никакая другая женщина этого не увидит. Никогда.

Он улыбнулся ей, робко и несмело, словно она была его самой первой женщиной. И она улыбнулась в ответ, а потом медленно, изогнувшись, словно танцуя, выскользнула из платья – и оказалась совсем голой.

Словно во сне Хит протянул к ней руки, ужаснувшись тому, какими огромными и грубыми они смотрятся на фоне светящейся белизны ее кожи, ее хрупкости.