Шрифт:
Во Франции модно было говорить (ибо в этой стране на все есть своя мода), что здесь живут в подневолье. Но почему же слово гражданин существовало во французском языке даже до того, как Революция завладела им, дабы его обесчестить, слово, которое не может быть переведено на другие европейские языки? Луи Расин [172] от имени своего города Парижа адресовал королю Франции эту прекрасную строфу:
При короле-гражданине
172
Луи Расин (1692–1763), сын Жана Расина, автор поэмы «Религия». (Прим. пер.)
каждый гражданин — король.
Дабы восхвалить патриотизм Француза, говорили: это великий гражданин. Напрасны были старания переложить это выражение на другие наши языки; (стр.106 >)выражения gross burger — на немецком, [173] gran cittadino — на итальянском вряд ли будут удовлетворительны. [174] Но достаточно об общих вещах.
Несколько членов старой магистратуры собрали и развили принципы французской Монархии в любопытной книге, которая, думается, заслуживает всяческого доверия Французов. [175]
173
Burger: verbum apud nos et ignobile (Бюргер: унизительное слово, которое гнетет нас и обесчещивает (лат.)). J.A.Emesti, in Dedical. Op. Ciceronis, Halae, 1777, p. 79. (Прим. Ж. де М.)
174
Руссо сделал нелепое замечание об этом слове гражданин в своем «Общественном договоре» (кн.1, гл. VI). Без тени смущения он обвиняет очень знающего человека в том, что тот допустил по этому поводу серьезную ошибку, хотя сам он, Жан-Жак, тяжко ошибается в каждой строчке; он выказывает равное невежество в отношении языков, метафизики и истории. (Прим. Ж. де М.)
«Очень знающий человек» — это Боден, которого Руссо обвинил в том, что тот спутал понятия буржуа и гражданина в первой книге «О республике», гл. VI. В действительности же Руссо говорил о положении дел в Женеве и обращался, видимо, к содержащему ошибки изданию Бодена (см. Rousseau ОС, III, ed de la Pleiade. Paris, 1963, p.1446, n.7).
175
В период между летом 1791 г. и 1792 г. магистраты ряда парламентов (Речь идет о судебно-административных учреждениях, которые до революции существовали в Париже (высшая апелляционная инстанция в стране) и в провинциях. Эти учреждения обладали правом регистрации актов королевской власти (после чего последние входили в законную силу) и правом ремонстрации, т. е. могли отклонить такую регистрацию. (Прим. пер.)) Франции неоднократно встречались в Германии и Люксембурге для подготовки, а затем и составления трактата об основополагающих принципах французской монархии Его передали членам королевской семьи в октябре 1792 г. 14 апреля 1793 г. старший брат короля посоветовал сохранить трактат в тайне. В сентябре того же года состоялось новое собрание магистратов, после которого в книгу были внесены замечания. Видимо, Никола Жаннон, бывший председатель парламента Бургундии, был человеком, который, несмотря на предупреждение королевской семьи, взял на себя инициативу публикации труда (без имени автора) под названием «Развитие основополагающих принципов французской монархии».
– Developpement des principes fondamentaux de la monarchie francoise, s.1. (Neuchatel), 1795, in-8°, XXXII-385 p.
Эти магистраты начинают, как надлежит, с королевских прерогатив, и, разумеется, нет ничего более великолепного.
«Конституция наделяет короля законодательной властью: от него исходит вся юрисдикция. Ему (стр.107 >)принадлежат право творить суд и препоручать его отправление должностным лицам; право помилования, жалования привилегиями и наградами; распоряжение должностями, возведение во дворянство; созыв и роспуск народных собраний, когда его мудрость подсказывает ему это; заключение мира и объявление войны, призывов в армию», стр. 28.
То были, вне сомнения, прерогативы великие, но посмотрим, что же французская конституция положила на другую чашу весов.
«Король правит только посредством закона и не имеет власти делать все то, что ему заблагорассудится», стр. 364.
«Есть законы, которые короли сами признали для себя, но, согласно знаменитому выражению, — в счастливой невозможности нарушить их; это законы королевства, отличные от законов для единичных случаев, или внеконституционных, называемых „законами Короля“», стр. 29 и 30.
«Так, например, корона наследуется строго по линии мужского первородства».
«Браки принцев крови, заключенные без соизволения короля, лишены законной силы. Если правящая династия угасла, нация провозглашает себе короля, и т. д.», стр. 263 и пр.
«Короли как верховные законодатели всегда высказывались в утвердительной форме, обнародуя свои законы. Однако существует еще и согласие народа; но это согласие выражает только пожелание, признание и приятие его нацией», стр. 271. [176] (стр.108 >)
176
Если очень внимательно рассмотреть это выступление Нации, то увидишь в нем что-то меньше участия в законодательной власти и что-то больше простого согласия. Это пример из того порядка вещей, которые лучше оставить в некой неясности и которые не могут быть подвергнуты людским установлениям: это самая божественная часть конституций, если можно так выразиться. Нередко говорят: достаточно лишь создать закон, чтобы знать, как подходить к делу. Не всегда: существуют и особые ограничения. (Прим. Ж. де М.)
«Три сословия, три палаты, три обсуждения: именно таким образом представлена нация. Выводом из этих обсуждений, если он единодушен, является пожелание Генеральных Штатов», стр. 332.
«Законы королевства могут приниматься только на собрании всего королевства, при общем согласии представителей трех сословий. Государь не может преступить эти законы; и если он осмеливается притронуться к ним, все сделанное им может быть отменено его преемником», стр. 292, 293.
«Необходимость согласия нации на установление податей — это истина, неоспоримо признаваемая королями», стр. 302.
«Пожелание двух сословий не может связывать третье, если не выражено его согласие», стр. 302.
«Согласие Генеральных Штатов обязательно для признания законным любого пожизненного отчуждения домена, стр. 303. И подобный же надзор вверен им во избежание любого отторжения частей королевства», стр. 304.
«Правосудие отправляется, от имени короля, магистратами, которые толкуют законы и следят, чтобы они ни в чем не противоречили основополагающим законам», стр. 343. В число их обязанностей входит защита от оказавшейся в заблуждении воли суверена. Именно из этого принципа исходил знаменитый канцлер де л'0питаль, когда он говорил, обращаясь к Парижскому Парламенту в 1561 году: Магистраты отнюдь не должны впадать в робость ни перед скоротечным гневом суверенов, ни перед страхом немилости, но всегда помнить о клятве подчиняться ордонансам, которые являются подлинными повелениями королей, стр. 345.
Вспомним, как Людовик XI, остановленный двойным отказом своего парламента, отступился от неконституционного отчуждения, стр. 343. (стр.109 >)
Вспомним, как Людовик XIV торжественно признал право на свободную проверку соответствия его актов [закону], стр. 347, и приказал своим магистратам не повиноваться ему, под страхом наказания за ослушание, если он направит им указания, противоречащие закону, стр. 345. Этот указ — вовсе не игра слов: Король запрещает повиноваться человеку; у него нет большего врага.