Шрифт:
Дворянство направило 284 депутата в состав прискорбной памяти Генеральных Штатов, которые и совершили все то, что мы видели. По результатам изучения различных округов, на одного депутата нигде не приходилось более 80 избирателей. Отнюдь не исключено, что в некоторых округах их было больше, но (стр.160 >) нужно также учитывать людей, подававших свой голос более чем в одном округе.
Все это хорошенько взвесив, можно оценить в 25000 число глав знатных родов, которые послали своих представителей в Генеральные Штаты, и умножив их на 5, то есть на обычный средний состав каждого рода, мы получим 125000 дворян. Пусть даже 130000 — по высшей планке; [244] отнимем женщин, остаются 65000. Теперь вычтем из этого числа: 1) никуда не выезжавших дворян; 2) тех, кто уже вернулся; 3) стариков; 4) детей; 5) больных; 6) священников; 7) всех, кто погиб в войну, казнен или просто умер от естественных причин: останется число, которое трудно с точностью определить, но которое, с любой точки зрения, не способно встревожить Францию.
244
Caver — по высшей ставке.
Государь, достойный своего имени, [245] ведет в бой 5000 или самое большее 6000 человек, и это войско, далеко не полностью состоящее из одних только дворян, представило доказательства великолепного мужества при служении под иноземными знаменами; но если его разобщить, оно исчезло бы. Наконец, ясно, что в военном отношении эмигранты — ничто и не способны ни на что.
Но есть и еще одно соображение, ближе соотносящееся с духом этого труда и заслуживающее своего развития.
245
Принц де Конде.
В мире нет ничего случайного, и даже в каком-то смысле вовсе нет и беспорядка — ибо беспорядком управляет суверенная рука, которая подчиняет его правилу и заставляет двигаться к цели.
Революция — всего лишь политическое движение, которое должно через определенное время привести к определенным следствиям. Это движение имеет свои законы; внимательно наблюдая за этими законами на (стр.161 >) протяжении известного времени, можно выстроить вполне очевидные предположения на будущее. Так, один из законов французской Революции заключается в том, что эмигранты могут атаковать ее только на свое несчастье и что они полностью исключены из любого свершающегося действа.
Со времен первых химер контр-революции до такого навеки плачевного предприятия, как Киберон, они ничего не содеяли, что принесло бы им успех и что не обернулось бы на деле против них самих. Они не только неудачливы, но все предпринимаемое ими носит такую печать бессилия и ничтожества, что общественное мнение, в конце концов, привыкло рассматривать их как людей, упрямствующих в защите запрещенной партии; это ввергает их в такую опалу, что даже их друзья ее замечают.
И эта опала мало удивит людей, полагающих, что французская Революция основной своей причиной имеет моральное падение Дворянства.
Г-н де Сен-Пьер в своих Исследованиях природы как-то заметил: если сравнить лица французских дворян с лицами их предков, черты которых запечатлели для нас живопись и скульптура, то воочию видно, что эти роды пришли в упадок. [246]
Здесь ему можно верить больше, чем там, где он высказывается о полярных эффузиях и об очертаниях Земли. [247]
В каждом государстве есть определенное число родов, которые можно было бы поименовать со-царственными даже в монархиях; ибо дворянство при подобном правлении есть не что иное, как продолжение (стр.162 >) суверенности. Эти роды — хранители священного огня; он угасает, когда они утрачивают чистоту.
246
Согласно Бернардену де Сен-Пьеру, люди становятся уродливыми по мере того, как их охватывает злоба: «красота лица есть… выражение гармонии души». CM. Etudes de la Nature. — ОС, P., 1818, t. 2, p. 193.
247
Автор «Поля и Виргинии» объяснял «альтернативными эффузиями полярных льдов» такие явления, как приливы и океанические течения, но также — почему бы и нет! — вращение Земли и смену времен года. См.: Etudes de la Nature.
– Op. cit, t. I, p. 176, 183–184.
Вопрос в том, можно ли эти роды, в случае их угасания, заместить другими. Не стоит, по крайней мере, верить, если говорить точно, что государи способны раздавать благородство. Бывают новые роды, которые, так сказать, врываются в государственное управление и избавляются самым удивительным образом от всеуравнительности, возвышаются над другими, как семенные деревья над лесной порослью. Суверены могут давать санкцию этим естественным облагороживаниям; вот к чему сводится их власть. Если они будут противиться слишком большому числу таких облагороживаний, либо если Суверены будут слишком много раздавать их по своему усмотрению, то они будут действовать ради разрушения своих государств.
Ненастоящая знать была одной из главных язв Франции: другие, менее блестящие, державы от нее устали и обесчестились, ожидают новых бедствий.
Современная философия, так любящая говорить о случае, чаще всего говорит о случайности рождения, это одна из ее излюбленных тем. Но в рождении не более случайности, чем в других явлениях: есть знатные роды, равно как и роды суверенов. Может ли человек стать сувереном? Самое большее — он способен служить орудием смещения суверена и передачи его владений другому суверену, уже являющемуся государем. [248] В конце концов, никогда не существовало рода суверенов, которому можно было бы приписать плебейское происхождение: если такой феномен возник бы, это оставило бы неизгладимый след в мире. [249] (стр.163 >)
248
И даже способ, каковым человеческая власть используется в подобных ситуациях, всегда уничижителен. Это именно тот случай, когда можно адресовать человеку слова Руссо: Покажи мне могущество, и я покажу тебе твою слабость. (Прим. Ж. де М.)
249
Довольно часто можно услышать, что если бы Ричард Кромвель обладал гением своего отца, он сделал бы протекторат наследственным для своего рода. Это весьма неплохо сказано! (Прим. Ж. де М.)
Сохранить пропорции — в этом одинаково нуждаются как дворянство, так и суверенность. Особо не вникая в подробности, ограничимся тем наблюдением, что если дворянство отрекается от национальных догматов, государство погибло. [250]
Роль, сыгранная некоторыми дворянами во французской Революции, в тысячу раз более, я не скажу страшна, но более ужасна, чем все другие события этой революции.
Не было более ужасного, более решающего знамения, чем тот чудовищный приговор, который вынесли они французской Монархии.
250
Один итальянский ученый сделал оригинальное замечание. Указав, что дворянство является естественным охранителем, как бы депозитарием, национальной религии, причем это свойство тем более поразительно, чем ближе мы подходим к первоначалам наций и вещей вообще, он добавил: Таким образом, это великий знак того, что нация угасает, если дворянство ни во что не ставит отечественную религию. (Vico. Principi di scienza nova (Дж. Вико. Основания новой науки об общей природе наций.). Lib.2, Napoli, 1754, in-8° p.246)
Когда духовенство является политическим сочленом Государства и когда верховный церковный сан получает по преимуществу высшая знать, то в итоге мы имеем самую основательную и самую вечную из всех возможных конституций. Следовательно, всеразвращающий философизм сотворил свой шедевр, использовав французскую монархию. (Прим. Ж. де М.)