– Тогда кто ты?

– Я… не знаю, – заикаясь, ответила Эннабел. – Я помню только, что оказалась в твоей башне. Вы приняли меня за Изабеллу, и я подумала, что так оно и есть.

Джереми обнял Эннабел.

– Бедняжка, видимо, ты стала жертвой страшной трагедии и услышала от кого-то о девушке, утонувшей в море. Для меня ты Изабелла и всегда будешь ею! Я не мог бы любить настоящую Изабеллу сильнее, чем люблю тебя, кузина.

Эннабел заплакала.

– И я люблю тебя, Джереми. Ради всего святого, если бы я знала, как оказалась здесь и почему, клянусь, я обязательно рассказала бы тебе об этом!

И действительно, если бы Эннабел была уверена в том, что они поверят в ее историю, в эту минуту она все им рассказала бы.

– А как мы поступим с мерзавцем Лансфордом? Нельзя простить ему то, что он сделал. – Ярость вновь охватила Джереми, когда он увидел синяки на шее Эннабел.

– Джереми, мы не можем рисковать. Мне кажется, что он подстроил все специально: Лансфорд намеренно оскорбил Изабеллу и сейчас ждет нашей безрассудной мести. Как только мы начнем действовать, он тут же схватит нас, – Тримейн покачал головой. – Мы не станем помогать ему и засовывать голову в петлю. Но я обещаю: он никогда не дотронется до Изабеллы. Когда-нибудь он заплатит за все, такой день настанет.

– Спасибо, – тихо сказала Эннабел. – Ты назвал меня Изабеллой…

– Но ведь ты и есть Изабелла, – спокойно ответил Тримейн. – Ты появилась здесь и донесла до нас ее сражающийся дух. Ты помнишь строку из «Гамлета»: «Есть в мире тьма, Гораций, кой-чего, что вашей философии не снилось!»

Эннабел застыла, услышав слова, которые произносил совершенно другой голос, в другое время.

– А что вы будете делать теперь? – спросила девушка. – Ограбление, нападение на меня – это говорит о том, что ваши враги осмелели. В любой момент Лансфорд и его шайка могут убить вас и выставить себя героями.

– Это всегда может случиться, Изабелла. Но мы патриоты и, в первую очередь, должны исполнить свой долг перед Англией.

Эннабел с восхищением смотрела на этих красивых мужчин, чьи смелость и бесстрашие были непоколебимы.

– Я знаю об этом. А теперь, когда вы поняли, что я на вашей стороне, независимо от того, кто я на самом деле, пожалуйста, разрешите помогать вам.

– Ты помогла нам, хотя не догадываешься об этом. Пора идти. Необходимо много сделать, прежде чем этот трус Фенмор начнет причинять нам беспокойство. – Тримейн наклонился и поцеловал Эннабел в щеку. – Береги себя, моя дорогая. У ворот и вдоль реки я выставил своих людей и приказал убивать всех, кто попытается пробраться в замок. – Сказанные шепотом слова предназначались только ей:

– Не забудь о своем обещании.

Когда Шеффилд ушел, девушка внезапно поняла, что это прощание. С засевшим в груди страхом она обратилась к Джереми:

– Он говорил так, словно больше не вернется!

– Он не вернется, Изабелла. Ты больше никогда не увидишь Тримейна Шеффилда, – мрачно сказал Джереми.

Эннабел с ужасом посмотрела на него.

А потом всем ее существом овладела мысль, которая утешала и вселяла спокойствие и уверенность. «Твоя любовь вечна. Вы всегда будете любить друг друга».

Джереми возвратился в башню, где работал над выпуском самой уничтожающей и бичующей газеты, которую когда-либо делал. Ощущение близкого конца преследовало его, словно тень. Поднявшись в свой кабинет, он открыл тайник и достал ящик с бумагами, которые вскоре должны стать последним номером «Лигал Уотч». Юноша долго держал в руках единственную рукопись, оставшуюся из его стихотворений.

– Это все, что у меня осталось, Изабелла, но оно принадлежит тебе, – сказал он вслух.

Джереми нашел пакет и вложил в него свое стихотворение. Для большей безопасности он спрятал тонкий конверт в трещину, которая проходила вдоль тайника, где он хранил свои бумаги.

– Дорогая кузина, может быть, я не напишу больше ни одного стихотворения, но у тебя, по крайней мере, останется это, и когда-нибудь ты вспомнишь обо мне.

Джереми работал, пока не погасла свеча, а затем осторожно положил ящик с изобличающими бумагами в тайник.

На следующий день он попрощался со своей кузиной, но заверил ее, что будет отсутствовать не больше двух дней.

– Человек, который печатал нашу газету, испугался, продал свою типографию и уехал в Ирландию. Нужно найти новый станок, а это нелегко. Люди верят в то, что мы делаем, но большинство не хочет ставить на карту свою жизнь.

– Ты берешь бумаги с собой? – спросила Эннабел.

По словам Тримейна, Джереми могли обвинить в государственной измене.

– Вспомни, как нас ограбили и забрали твои стихотворения, ведь бандиты были уверены, что заполучили твои политические бумаги.