— Ой, да заткнитесь, — бросила Флора. — Пожалуйста, отдайте мой чемодан, — обратилась она к носильщику.

Космо все еще держал ее за руку.

— Дорогая, ну пожалуйста…

— Хорошо. Но отпусти меня. Мне больно. — Она не добавила, что ей надо на этот же поезд. У нее есть обратный билет, он в сумке.

Космо снова поглядел на часы.

— У нас как раз хватает времени, чтобы найти пункт первой помощи и сделать что-то с твоими коленями, — сказал Космо, — и моей рукой. Ты прокусила до крови.

— Извини, — но Флора вовсе не казалась виноватой.

Прижатая в угол в переполненном вагоне, Флора была в дурном настроении, раздраженная из-за того, что позволила себе стать обязанной Космо, который, путешествуя в первом классе, настоял, чтобы заплатить разницу между ее билетом третьего класса и первым.

Вагон был полон офицеров, отравивших атмосферу табаком, и от этого ей было еще хуже.

— Может, откроем окно? — предложила она к явному ужасу француза напротив.

— А туман? — запротестовал он и обиженно засопел.

— Пожалуйста, — она произнесла это слово таким голосом, каким говорила мать Космо, когда не хотела допустить, чтобы ей сказали „нет“. Майор морской пехоты из середины вагона перешагнул через ноги француза и опустил стекло.

— Огромное спасибо.

Французский офицер, оценив лодыжки Флоры, поднял глаза, задержался на заклеенных пластырем коленях. Флора потянула юбку вниз. Поезд отошел от затемненной платформы и устремился в туман.

— Ну, хорошо, — резко сказал Космо, — нам надо многое успеть.

— Мы не можем говорить здесь, — Флора оглядела попутчиков.

— Дорогая, здесь больше никого нет.

— Что мы должны успеть?

— Восстановить, чем ты занималась десять лет. — Космо понизил голос. — Ты, к примеру, замужем?

— Нет. А ты?

— Нет, ни я, ни Хьюберт. Я не то чтобы… а куда ты девалась, сбежав из Пенгапаха? Мы проснулись, а тебя нет, мы были в отчаянии. Облазили лес, скалы, орали до хрипоты, думали, что ты утонула, пока не поняли, что чемодана тоже нет. Твой след затерялся на станции.

— Вы были похожи на две тряпичные куклы в креслах, — фыркнула Флора. — Вы меня обсуждали. Вы меня анатомировали. Я была в ярости. На кухне я слышала каждое слово, — прошипела она. Потом, подавшись вперед, сказала по-французски: — Не подслушивайте, месье, это очень личный разговор.

— Меня он совсем не интересует, — помотал головой французский офицер, закрывая глаза, отворачиваясь, приподнимая плечи, будто защищаясь от сквозняка.

Флора повторила Космо прямо в ухо:

— Вы обсуждали меня. Я слышала каждое слово.

— С любовью, — кивнул Космо, вспоминая беседу. („О Боже!“) — Что мы такого сказали?

— Если ты забыл, я не стану тебе напоминать. Я все еще в ярости.

— Дорогая, но мы напились. Я помню похмелье, это нечто.

— Я бы не хотела, чтобы ты называл меня „дорогая“.

— Но ты не возражала в такси.

— Я забыла, какая я тогда была злая… и есть.

Космо оглядел вагон. Несколько человек, кроме, француза, пытались заснуть, остальные углубились в газеты.

— Что такого можно вычитать в „Таймс“?

— Нигел в Коппермолте посоветовал мне читать „Таймс“. Я думаю, он был поражен моим невежеством. Он сказал, что из нее я узнаю о людях, о смертях, о свадьбах и тому подобное и еще узнаю, что творится в мире. В тот мой последний вечер, когда Мэбс и Таши с Джойс одели меня в черное платье и твоя мама… Ну ладно, я последовала его совету. С тех пор читаю газеты.

— Понятно.

— Я читала и о твоей работе в судебных отчетах.

— Действительно? — Космо было приятно это слышать.

— И статьи Хьюберта, и его сообщения во время подготовки к войне. Он заставил меня заинтересоваться многим из того, о чем политики предпочитают умалчивать и чего не хотели бы, чтобы мы знали. Я научилась не доверять политикам и ненавидеть войну. Война — грязное дело.

— Она продолжается, и мы все в нее вовлечены…

— Что касается меня, то минимально. Я не хочу никого убивать, это ничему не помогает, и не хочу, чтобы умер кто-то из тех, кого я люблю. Я не хочу, чтобы ты умер или Хьюберт. Смотри, что стало с Феликсом, — сказала она, — нейтрала убили в нейтральной стране. Что происходит в Европе? Я никогда по-настоящему не знала Феликса и уже никогда не узнаю. „Я любила его, но не знала“.

— А ты хотела бы?

— Конечно. А ты, ты хорошо его знал? (Она тосковала по Феликсу своего детства.)