Ядвига широко улыбнулась Шико.

Мой Дэвик умеет уже полоскать горлышко!
– со всей гордостью матери поведала она, - Он полощет рот шалфеем и настоем листа крыжовника. А на ночь пьет чай с липой и ромашкой.

Мальчик на руках у матери сидел беспокойно. Он то теребил ее локоны, то дергал за воротник. Большущие серые глаза с интересом смотрели на пояс медика, к которому был привязан кошелек и связка ключей. Покрепче схвативши за материнские волосы ребенок сильно оттолкнулся от нее и дотянулся до вожделенной связки.

Шустрый у вас, ребенок, - Шико отошел на два шага назад успев освободить ключ из цепких маленьких ручек.

Да с ним сладу нет!
– ответила за Ядвигу Хасинта на французском, - Давайте месье Дави мне, синьора. А сами идите-ка в свой дом! Вы и так всю ночь не спали. А теперь, раз уж месье полегчало, то я уже справлюсь с ним, а то вы сног валитесь, а там у вас еще и старшенький.

Досточтимый мэтр, - спросила герцогиня у медика, - вам в какую сторону? У меня есть экипаж и я с удовольствием подвежу вас по нужному вам адресу.

Шико не стал ломаться и согласился на поездку. Погрузивши в карету мадам де Лианкур сразу обратилась к нему с просьбой.

Я знаю, мэтр Шико, что вы умеете хранить чужие тайны, иначе бы вы не врачевали Его Высокопреосвященство! И поэтому я хочу вас попросить не о сокрытие этой тайны, а о помощи. У этого ребенка есть и няня и охрана, но в силу обстоятельств я не могу часто бывать в этом доме. Поэтому, молю вас, хоть изредка, заглядывайте сюда. Ваша забота не останется без награды!

Ваша Светлость!
– начал лекарь, - я не возьму от вас денег! Я согласен проведывать ребенка и так! Я виноват перед вами! Очень! Поэтому я хочу загладить свою вину!

Что за вина?
– удивилась Ядвига.

Врач сильно смутился, но потом решив, что все тайное становится явным, начал рассказывать.

По воле службы я иду за нашем несравненным господином даже тогда, когда он пробирается в сад через потайную дверь! Ибо ему всегда нужна охрана и уход. Я оказался и в том момент, когда по воли провидения бы, Ваша Светлость, сломали скамейку…

И мног было тому свидетелей?
– осведомилась герцогиня приподняв брови.

Только я, ибо охрана замешкалась.

Но Антуан Годэ знал.

Месье Антуан был моим другом, Ваша Светлость! Он мне поведал о том, как его выставили из павильона. Я ему - что послужило затравкой всего. Да упокой, Господь, его душу!

Что? Антуан умер?
– вскричала Ядвига.

Ваша Светлость не знает об этом?
– удивился врач, - Я рассказал о смерти поэта мадам д'Эгийон.

Мадам не поделилась со мной, хоть мы и имели длительную беседу, - тихо ответила полячка.

Простите, Ваша Светлость! Я понимаю, что вы расстроились из-за гибели поэта, но я хочу рассказать вам вначале о своем проступке. Из-за которого вы, возможно, будете меня презирать.

Что еще случилось, мэтр?
– устало спросила Ядвига.

То, что именно я рассказал герцогине д'Эгийон о вашей связи с ее дядюшкой!
– шепотом сказал Шико и замолк.

А, - герцогиня Лианкур махнула рукой, - пустяки! Хорошо что вы, а не сам кардинал. А то я уже начала опасаться, что он решил исповедаться перед племянницей. Лучше расскажите, мэтр, почему умер Антуан?

Он отравил себя ядом, - ответил медик, - Сказал прежде, что не может одну тайну хранить в себе, ибо знает что раскрытие ее крепче свяжет вас, Ваша Светлость, и Его Высокопреосвященство. А он желал чтобы вы были вместе.

Больше поэт ничего не говорил?

Нет. После этих слов он упал и умер.

Бедный Антуан! Я приношу всем одни несчастья и огорчения. Хоть и ничем не напоминаю роковых особ "Голубой гостинной", - вздохнула полячка, - Я не буду вас презирать, мэтр. А за упокой души Антуана закажу мессу. Вы же не забудьте о моей просьбе. Навещайте, по возможности Давида.

8 ноября 1639 года Ришелье вернулся в Рюэль.

Во время осады Эдена Людовик XIII безумно увлекся сыном Антуана Куафье де Рюзе, маркиза д'Эффиа, бывшего суперинтенданта финансов и друга Ришелье.

Герцог Лианкур возвращался в Париж победителем и опять строил планы на тихую и мирную жизнь в городе, без отлучек и отъездов…

15 ноября в городской ратуше намечался бал. Праздновалась победа под Эденом, а также, как не без ехидства отмечали парижане, назначение на должность главного конюшего Анри, сына д'Эффиа, наследника семейной сеньории Сен-Мар.